Гармония по Дерибасову

…К автобусной кассе Дерибасов пришел за полчаса до открытия. Он глубоко вдыхал умело составленный Назарьино и окрестностями утренний воздух и чутко вслушивался в родные звуки набирающей силу сельской жизни. Делать все это он себя заставлял единственно, чтобы не вспоминать череду унижений вчерашнего дня. Вместо того, чтобы торговать скоропортящимся продуктом, Мишель и Анжелика вели в разных кабинетах задушевные беседы с никуда особенно не спешившими людьми и, мучаясь комплексом косноязычности, сочиняли оправдательные объяснительные.

Наконец подошла заспанная кассирша Зося Гурова и вяло удивилась:

— Ты че, машину сломал?

— С моей «Волгой» все красиво, — ответствовал Дерибасов и, дождавшись, когда подвигав чем-то положенное время, кассирша Зося впишется в окошко, преподнес ей пачечку червонцев: — До Ташлореченска. На все.

— Ну, ты, Мишка, даешь! — изумилась Зося. — Чище золотоискателя. Неужто каждое лукошко на отдельном сиденье повезешь?

Мишель довольно хохотнул:

— Ну! Сам на своей поеду, а сзади два такси — с фартуком и термосом.

— Так че, правда, что ли, на все? Может, тебе детские дать?

Дерибасов задумался, вздохнул и гордо сказал:

— Дерибасов не мелочится.

— Ну смотри, щас на все выбью, а после не верну! — шутливо припугнула Зося. — Хотя не, на все не выбью. Двадцатку лишнюю дал.

— Знаю, — дернул усом Дерибасов. — На двадцатку стоячие.

— Ой, не могу! — всколыхнулась сдобная Зося. — Лукошки у тебя чего, на ножках?! Чего они, стоять будут?!

— Будут! — оборвал Дерибасов. — В проходе. Давай, отоваривай!

Зося прощупала Дерибасова строгим назарьинским взглядом и встала:

— Не буду я тебя, Мишка, отоваривать. И деньги не отдам. Отоварь тебя билетами, а после какой с тебя спрос? С меня спросят. Скажут — видела кому продавала. А за деньгами пускай Дуня придет.

Дерибасов зло сплюнул:

— Дура! Ну че, ну че ты понимаешь? Деревня! Ни ума, ни фантазии!.. — тут Дерибасов тормознул набегавшие вместе с горькой слюной крепкие слова, ибо слишком хорошо знал, что назарьинскую денежную мораль не перешибить ничем, ее можно только обойти:

— Да ладно! Пошутил. А ты и поверила. — Дерибасов потянулся и старательно сплюнул. — Экскурсию я организовал! Не слыхала, что ли? По радио вчера объявляли — желающим записаться и сдать деньги. Вот и набежало на автобус с гаком. Гаку придется постоять.

Зося облегченно прыснула, и Дерибасов стал обладателем длинной бумажной змеи.

А через полчаса вся грунтовая нелюбовь назарьинцев к Дерибасову была выплеснута ему прямо в лицо:

— Ах ты, поганец! Первым он взял!

— Наспекулировал, а теперь автобусы скупает! А ежели мне ехать приперло!

— Выродок! Намять ему шею, а билеты поделить!

— Да позовите Евдокию кто-нибудь! Пущай его в чулане запрет, пока людей уважать не научится!

Лишь появление незнакомого человека в добротном костюме заставило назарьинцев остепениться — выносить сор из села было не принято.

Коренастый чужеземец уверенно подошел к кассе и интимно, но значительно процедил Зосе несколько слов. Зося замотала головой, прижала руки к груди, потом развела ими. Чужеземец полез во внутренний карман пиджака и по локоть сунул в кассу десницу с красной книжечкой. Мишель сделал стойку. А Зося что-то горячо шептала, тыча в Дерибасова пальчиком с облупленным маникюром.

— Щас его раскулачат, — пообещал кто-то.

Чужеземец пошел на Дерибасова:

— Доброе утро. Михаил Венедиктович, это вы?

— С утра был я, — радушно заулыбался Дерибасов. — А как же! С добрым утречком и вас, товарищ!

— Павел Константинович.

Мужчины пожали друг другу руки, и чужеземец за локоток отвел Дерибасова в сторонку, где и состоялась неслышимая миру беседа, во время которой Мишка простецки улыбался, махал руками, пожимал плечами, округлял глаза и громко смеялся, закинув голову. Потом Мишка проводил Павла Константиновича к своему пыльному черному лимузину и широко распахнул переднюю дверцу. Павел Константинович откинулся на спинку и закурил.

И тут, радостно блестя лысиной в первых лучах сочного назарьиного солнца, появился Осоавиахим Арбатов со свитой менее значительных сородичей. Громоздкие неуклюжие Арбатовы, поражая обилием ветхих одинаковых кастрюльно-зеленых шляп, переваливались по изумрудно-зеленому лугу. Осоавиахим, вздымая руки в приветствии, трубил:

— Племяш! Мишка! Родной мой! Господь тебя храни!

Дерибасовские усы передернулись.

Каждый ребенок учится не только любить, но и ненавидеть. Свою азбуку ненависти Миша Дерибасов проходил на Арбатовых, причем дядя Осоавиахим был «азом». Дело в том, что Михаил Дерибасов рос в многодетной и бедной семье. И хотя отец Венедикт Дерибасов был хозяином хоть куда и вкалывал от зари до зари, да и мать Зинаида была не по-арбатовски рачительна, чтобы не сказать прижимиста, достатка не было. Все детство младшенький Мишутка утопал в обносках своих ширококостных братьев и под просторными одеялами остро чувствовал, как не дает свободно вздохнуть стесненность материального положения.