Сомнительность положения Стиганда — как преемника смещенного архиепископа и как главы одновременно двух кафедр — с канонической точки зрения была очевидна многим в Англии. Из-за этого его не призывали для исполнения обычных обязанностей архиепископа — он не рукополагал епископов (за исключением краткого периода понтификата Бенедикта X, признавшего его полномочия) и не проводил коронаций223; характерно, что он также не был приглашен для освящения церкви, построенной Гарольдом в Уолтеме. Тем не менее Стиганд оставался на архиепископской кафедре и даже присутствовал на поместном соборе вместе с папскими легатами, прибывшими в Англию в 1062 году; в их задачи входило добиться от еще одного «плюралиста» — Эалдреда, архиепископа Йорка, — чтобы он передал другому прелату Вустерскую кафедру. Похоже, всяческие проявления недовольства по поводу неканоничности положения Стиганда возникли уже после того, как он утратил политическое влияние; в любом случае до этого момента они ничуть ему не мешали.
Интересно, что совершенно аналогичная ситуация, в которой находился епископ Вульфви224, заменивший на кафедре Дорчестера нормандца Ульфа, никого не волновала. Возможно, дело здесь в том, что ни дорчестерская кафедра, ни сам Вульфви не играли заметной роли в церковной и светской политике; а возможно, «плюрализм» Стиганда служил дополнительным раздражающим фактором. Ульф, кстати, имел дурную репутацию; известно, что папа Лев IX готов был низложить его в 1050 году за симонию, и это обстоятельство во многом снимало вопросы по поводу каноничности рукоположения его преемника.
Косвенным результатом конфликта 1051―1052 годов явилось еще одно событие: хотя в Англии в то время о нем не знали, оно имело роковые последствия. Неудачливый архиепископ Роберт Жюмьежский, испугавшись за свою жизнь, бежал на континент, захватив с собой в качестве гарантов собственной безопасности сына и внука Годвине. Узнав о том, что король Эдуард сместил его и назначил на архиепископскую кафедру Стиганда, он отправился в Рим, чтобы пожаловаться папе на беззаконие и представить в возможно более черном свете своего преемника. Отчасти из-за его жалоб в последующее десятилетие папы, сменявшие друг друга на римской кафедре, один за другим отказывались признавать полномочия Стиганда, что нанесло ущерб репутации английской церкви225.
Но Роберт на этом не остановился. Весьма вероятно, что вскоре после возвращения из Рима он посетил Вильгельма, герцога Нормандии, и заявил ему, что король Эдуард назвал его своим наследником и передал ему сына и внука Годвине якобы как заложников, подтверждающих его права на трон. Подобная датировка лучше согласуется с имеющимися свидетельствами, чем версия о том, что Роберт подтвердил права Вильгельма как наследника в 1051 году226. Нормандские хронисты не приводят дат, но все они называют Роберта архиепископом; Вильгельм из Пуатье очевидным образом связывает появление Роберта с передачей заложников. В 1052 году, как мы видим, Роберт имел возможность сделать и то, и другое. Бывший архиепископ жил в Нормандии до самой смерти (умер он в какой-то момент между 9 января 1053 года и 1055 годом, причем скорее в 1055 году227), и не исключено, что он обсуждал с герцогом эту тему не один раз.
Мы никогда не узнаем, что именно Роберт Жюмьежский говорил Вильгельму в частных беседах по поводу его прав на английский трон. Глубоко разочарованный и преисполненный горечи, бывший архиепископ затаил жестокую обиду на Годвине, из-за которого он лишился своего положения, и на англосаксов, которые на захотели его поддержать. Если бы Годвине остался в изгнании, Роберт занимал бы Кентерберийскую кафедру и пользовался бы во всей полноте властью и уважением, которые дает этот пост. Возможно, он пытался добиться от герцога, чтобы тот помог ему вернуться в Кентербери, в обмен посулив ему английскую корону. Следует вспомнить, что именно архиепископы Кентерберийские проводили королевские коронации, и Роберт в разговорах с Вильгельмом мог ссылаться на этот факт. Если принять данную гипотезу, становится понятно, почему все нормандские хронисты утверждают, что король Эдуард назвал Вильгельма своим наследником и почему герцог Вильгельм сам, как кажется, безоговорочно в это верил. В то же время, поскольку в действительности король Эдуард не делал ничего подобного, исчезают все вопросы как по поводу беспрецедентности подобного шага, так и по поводу полного отсутствия всяких упоминаний о нем в английских источниках.