Гарпии визжат (СИ)

Неужели состоялась та главная встреча, ради кторой Оксоляна приехала в Циг? Встеча долгожданная, но неожиданная.

Когда Ангелоликая вышла из оксоляниной ложи, а сделала она это в образе 'тётушки' (тщедушная, узкий таз, мягкие очертания лица, добрые морщинки у глаз, цвет кожи ближе к молоку, чем к крови), счастливая царевна не могла сдержать глупой улыбки. Получилось! Обо всём договорилась! Убедила Мад Ольгерд в своей полезности. Оконфузилась в малом (ох уж эти обидные прозвища!), но зато избежала мыслей о куда более серьёзных грешках. О дурных привычках, коим царевна предавалась в Уземфе. Узнай о них Ангелоликая, тогда ещё неизвестно, пожелала ли бы иметь дело с таким грешным существом, отягощённым многими слабостями - тогда как некрократии важны сильные адепты.

Повезло, что госпожа Мад не стала подробнее расспрашивать и о причинах бегства царевны. Да, о вероломном преследовании царицей Будулой - истинная правда, но ведь не вся правда. Стоит чуть глубже копнуть - и тут же наружу полезет история потакания молодой царевны собственным дурным наклонностям. Извинительным, но очень дурным - будущей царице такие не к лицу.

А ещё - пришлось в который раз увериться в неизменной щедрости некрократической власти. Пятьсот некроталеров ежемесячно всегда пригодятся. Ангелоликая сама поставила вопрос о гонораре - за что? За то, что царевной Оксоляной будут совершаться действия, которые приведут её к титулу царицы? Так она же и без того собиралась их совершать!

'Вы обязались перед некрократией стать царицей, - пояснила госпожа Мад, - это значит, что вы более не вправе отказаться от своих слов'.

А собирается ли отказываться уземфская беглянка? Такое даже представить весело! 'Пятьсот - это для начала, - сказала Мад, - когда станете царицей, вам будет причитаться намного больше. Проекты, которые доказали свою успешность, некрократия ценит гораздо выше'.

Если говорить начистоту, царевна пока что в деньгах не нуждалась. Не считая приличной доли родительского наследства - запаса изумрудов и ценных бумаг, что лежали в банке Карамуфа с незапамятных времён, Оксоляна владела и неплохой коллекцией личных драгоценностей, спасённой из гибнущего дворца в Гур-Гулузе. Рискуя посмертием, верный Ынышар её буквально выцарапал из-под носа подлых захватчиков.

Когда Оксоляна нашла в Циге своего банкира, тот подтвердил её права на причитающуюся долю наследства, подсчитал по её просьбе, на сколько лет существования на широкую ногу его может хватить - лет на пятьдесят, но при том настоятельно советовал не обналичивать сокровища до встречи с Ангелоликой. 'Зачем тратить состояние, которое может полежать?'.

Царевна тогда не до конца поняла Карамуфа. Ещё бы: даже его готовность предоставить ей часть собственного особняка показалась непродуманной и смешной благотворительностью. Но теперь-то - после договора с Ангелоликой - его предложение крова клиентке выглядит исполненным здравомыслия и практического опыта. Карамуф был уверен, что уж деньги-то Оксоляна получит, даже если не догадается попросить. Он хорошо знал некрократию и её приёмы работы с людьми.

Некрократия на твой счёт намного спокойнее, когда платит тебе деньги, сказал однажды Карамуф, а царевна ещё подумала, что он оговорился, что имел в виду твои взносы в некрократию, а не её - в тебя. Оказывается, его слова были точны. Да, вступая с тобой в отношения, власть мертвецов ищет повод тебе заплатить. Ибо щедра. Ибо справедлива. Ибо страдает, когда не удаётся проявлять лучших своих качеств.

* * *

Под впечатлением от встречи с Ангелоликой Оксоляна словно бы выключилась из той благодатной службы, которая происходила в храме. Проповедь, звучавшую с трибуны, почти всю пропустила мимо ушей. Конечно, у неё есть оправдание: на трибуне-то не сама госпожа Мад, а лишь один из её ангельских голосов. 'Станешь ли с прежним усердием внимать отражённому свету луны, когда имел счастье лицезреть само Солнце?' - вопрошала очень подходящая по смыслу старинная уземфская мудрость.

Несколько отойдя от радостного события, царевна попыталась заставить себя обратиться в слух. Помогло, но не надолго. Почти сразу Оксоляна словила себя на том, что весьма жёстко критикует проповедницу. И о том она-де сказала без должной силы в голосе, и этот глагол употребила в неверной форме, а здесь вообще запуталась в логике излагаемых мыслей. Ну кто её учил красноречию? Торговец попугаями с Рыночной площади?

Устыдившись собственных слов (ибо хитрая госпожа Мад запросто могла их подслушать), Оксоляна вновь перестала вслушиваться в журчание проповеди. Пускай себе! Её дело, так или иначе, решено, причём в высшей степени позитивно.