Гарпии визжат

Гны её не разубеждал, но и не давал подтверждений. Влияние на девчушку ему льстило, но он же и находил причины слишком близко не подходить. Много позже Бианка выяснила, что драконическое начало, жившее в ней, несовместимо с началом мертвецким, разрушительно действует на бальзамированные тела. Но в детстве её посещало лишь смутное ощущение своей инаковости, которое легко было отнести на счёт разницы между ещё живым ребёнком — и взрослыми, ответственно перешедшими в посмертие. Драконы же… О них ей избегали рассказывать, и даже слугам велели подальше прятать иллюстрированные книги.

Что до летящих по небесам драконьих замков — ну так Смерть с ними, с атмосферными явлениями: какой уважающий себя мертвец вздумает их всерьёз обсуждать?

В самом раннем детстве драконическое начало в Лулу Марципарине либо никак себя не проявляло, либо проявления не очень-то ей запомнились. Не зря ведь её опекали некроманты — какую-то часть готовых проявиться стихийных сил её природы они могли прикрыть своими заклинаниями. Именно прикрыть, а не обуздать — на последнее мертвецкая магия неспособна. Ибо «иноприродна», говоря подходящим словечком из хитрого лексикона некромейстера Гны…

Кстати, а как сейчас поживают могучие силы драконической природы в маленьком крылатом сынишке Марципарины? Молодая мать чутко прислушалась, проницая вниманием ночной мрак. Силы спали.

* * *

Драконы сильны, драконы могучи, но прежде того, как усилиться, их могущество тихо дремлет, незаметное для внешнего глаза. В этот ранний период, ключевой для становления всей дальнейшей судьбы драконов, они спокойны, доверчивы и очень уязвимы.

Уязвим и малютка Драеладрик. Но не просто уязвим, а недоверчив и беспокоен. А это не лучшее настроение, чтобы успеть ему быстро развиться в могучую и неуязвимую с земли воздушную крепость.

Ранние треволнения ослабляют. И множат незащищённые зоны на теле, в чувствах, воле и уме. Иной раз, пытаясь разобраться в переживаниях маленького Драеладра, Бианка сталкивается с такими сильными всплесками беспокойства, каких сама доселе не ведала.

Может, это её собственное беспокойство за малыша? Нет. Собственное было бы другим. Лулу Марципарина достаточно хорошо разбирается в своих чувствах, чтобы не путать их с чувствами, приходящими извне. Своё от чужого тонко различается благодаря многим уникальным особенностям, таким, например, как высота звона, качество запаха, вкуса и цвета. Переживания Драеладра для неё — милые, трогательные, совсем не чужие, но притом и далеко не свои.

Отчего Драеладр тревожится? Может, именно оттого, что его будущая драконица-мать в свой период ранней безмятежности была жестоко обманута. Введена в заблуждение о мире и о себе. Хитроумно уязвлена.

Когда-то малышка Лулу, а скорее — просто малышка, мирно спала в драконьем гнезде и была похищена мертвецами. Внешне дракона она ничуть не напоминала, но похитители, уж наверное, знали, кого забрали с собой. Если даже не знал тот из них, кто первым взял ребёнка на руки (исполнителей редко посвящают в неявные детали задачи), то уж наверняка догадывался тот, кто его послал.

Кто же послал? Некромейстер Гны? Может, и не он, но именно в его кураторство малышка затем попала. И в её отношении некромейстер имел какие-то планы, которыми предусматривалось сокрытие её драконьей сути как от её самой, так и от дальнего круга. Сколько мертвецов было посвящено? Теперь уже и не важно: говорят, некромантская гильдия Цанца была полностью разгромлена и вырезана в краткий период захвата города отшибинскими карликами, а Гны тогда же ударился в бега.

Но то пришло потом. А тогда… В городе Цанце традиционно задавали тон две гильдии, всей своей деятельностью ориентированные именно на посмертие: бальзамировщики и некроманты. Первые врачевали мёртвые тела, вторые — мёртвые души.

Тело маленькой Лулу напоминало человеческое, а вот в душе гнездились драконьи силы, потому посвящённые некроманты знали, как сильно они рискуют. И знали, что это дитя — в отличие от чисто людских — они никогда не смогут ввести в посмертие. И всё-таки, зная это, почему-то рассказывали девочке о преимуществах заведомо недостижимого ею состояния. Но зачем? Чтобы поселить в душе зависть?

Или затем, чтобы верней обманывать непосвящённых. Чтобы поменьше внимания привлекать. Желая использовать скрытую драконицу в какой-то своей игре, Гны приложил немалый воспитательский талант и старания, чтобы сделать её поведение малоотличимым от типичного для других детей аристократического сословия. И действительно, в детстве она отличалась от них очень мало, почти ничем. Почти только вечным эскортом из мёртвого слуги, да в придачу одного-двух воспитателей в некромантских фиолетовых мантиях.

Что ж, такие старания, взамен того, чтобы просто «убить дракона» — знак известной меры доброжелательности… Искать ли в последней мысли разумную основу, или видеть одну иронию — это уже дело личного вкуса.