Гарпия

Мы ехали по длинной, тихой жилой улице. Поблизости не было видно ни других машин, ни «лежачих полицейских», ни даже пешеходов на тротуарах. Только одна-единственная птица сидела на фонаре. Она встряхнула перьями и наклонила голову. Я еще раз посмотрела в зеркало заднего вида и увидела, что мальчики, дотянувшись друг до друга, взвизгивают от натуги. Я ощутила, как внутри меня закипает злоба – моя забытая подруга. Я впилась ногтями в обивку руля и до боли стиснула зубы.

Выжав педаль газа до отказа, я почувствовала, как нарастает скорость, как ее сила прижимает меня к спинке сиденья. И чем сильнее разгонялась машина, тем сильнее я чувствовала – именно чувствовала, а не слышала, – что на заднем сиденье затихает драка. Я могла и не оборачиваться, чтобы понять, что Пэдди подлез под ремень безопасности и, сидя прямо, смотрит вперед. Только доехав до конца улицы, я медленно убрала ногу с педали газа и начала сбавлять скорость. И только тогда, когда я на протяжении нескольких секунд не слышала никаких звуков, я посмотрела в зеркало заднего вида на сыновей. Их мордашки были залиты слезами. При этом они не были полусонными, они не дрались, а смотрели вперед, и глаза их стали затуманенными, и понять, о чем они думают, я не смогла.

«Она плохая мать», – могут сказать люди.

Но они могли бы задуматься: а эта мать – человек? Или она только имеет форму человека, ведь у нее есть руки и ноги, и они там, где им положено быть.

Глава 31

Я встретилась с Дэвидом Холмсом в ресторане, где мне не доводилось ни разу бывать раньше. Мне казалось, что для похода в такое место нужно особым образом одеться – так, как одеваются вдовы в душещипательных американских драмах: облегающее платье, подпоясанное ремнем, прозрачные колготки, фирменные кожаные «шпильки». Я не могла представить случая, по которому заказала бы столик в этом ресторане. Никакой день рождения или годовщина свадьбы не заставили бы меня мечтать об этих кремовых стенах, шикарных домашних растениях на окнах, загораживавших посетителей от любопытных взглядов прохожих.

Дэвид назначил место и время. Это я предоставила ему. Мне было достаточно отправить ответ:

«ОК. Когда? Л.».

Этот ответ я отправила посреди очередной бессонной ночи. Недоспанные часы окружали меня черным океаном, кровать колыхалась во тьме хрупким плотом. Утром мне пришлось проверить, действительно ли я отослала эсэмэску, а не поступила так, как делала много раз раньше, – просто провела по тексту пальцем, а отправлять не стала. Это сообщение я не стерла. Мне нравилось к нему возвращаться, когда мое сознание становилось особенно беспокойным и я боялась, что мои мысли вырвутся из моей головы и убегут за окно. Слова из сообщения меня успокаивали, заставляли медлить.

Несколько часов Дэвид Холмс не отвечал. Видимо, он утратил надежду и сожалел о том, что отправил мне сообщение. Или попросту был занят. Работал. Я пыталась представить Дэвида в белом лабораторном халате или в заполненной студентами лекционной аудитории. Но это было очень сложно. Я видела его только на фотографиях – с бокалом дешевого вина на корпоративных факультетских вечеринках, едва заметно морщившегося, делая из вежливости маленький глоток.

И теперь я гадала, узнаю ли Дэвида. Я назвала его имя метрдотелю – девице с модельной внешностью, – стараясь, чтобы все выглядело так, словно у нас деловая встреча. Девица вытянула руку и указала в дальнюю часть зала. Конечно, Дэвид не стал бы садиться у окна – даже при том, что его заслонили бы папоротники. Но, скорее всего, очень немногие из его знакомых явились бы в этот ресторан. Они бы предпочли ресторанчики по соседству со своими элегантными домами с витражными окнами. Там они знали всех официантов по имени.

Я увидела Дэвида раньше, чем он заметил меня. Похоже, он с интересом изучал меню, и я подумала, не выберет ли он что-нибудь чересчур пахучее – яйца по-флорентийски, к примеру, – и мне придется наблюдать за тем, как он запихивает эту массу в рот. Но как только я подошла к столику, Дэвид решительно отложил меню в сторону, встал, скованно улыбнулся мне, быстро пожал руку (кожа у него была сухая и холодная), на миг встретился со мной взглядом и сел. Он выглядел менее формально, чем тогда, когда мне случалось видеть его раньше: светло-голубая оксфордская рубашка, без пиджака, верхняя пуговица расстегнута. И он показался мне более старым, чем запомнилось: кожа у него на шее висела складочками. Его руки, лежавшие на столе, были немного волосатыми, кожу покрывали старческие пятнышки. По всей видимости, он был лет на десять старше Ванессы. Я не удержалась от мысли: неудивительно, что она предпочла Джейка, его молодость, почти мальчишескую силу.