– Поговори мне, шмакодявка! Бабы летучей чтоб к вечеру не было!
У Кристиана сжались кулаки. Он молчал, не спеша вступать в перепалку. Герда пока и сама справлялась.
– Ой-ёй-ёй, напугал! – девчонка состроила презрительную гримаску. – А то что будет?
– Кукиш будет!
– С маком! – хором поддержали сыновья.
– Дом мой! Выкину ваше кубло на улицу, и вся недолга! Чтоб добрым людям жить не мешали!
Пререкаться с двенадцатилетней соплячкой для Хамусека, человека солидного и зажиточного, было унизительно. Но вокруг собралась толпа, и Хомяк решил дать пояснения. Не для вертихвостки – для людей. Он ведь не с бухты-барахты явился. Есть причина. Серьезная причина. Пусть проникнутся и осознают.
Глядишь, и до шмакодявки дойдет.
– Это кто мешает? Это мы мешаем?! – задохнулась от возмущения Герда.
Она набрала в грудь побольше воздуха, чтобы высказаться – от души, от сердца, в Вечного Странника, в Нижнюю Маму. Но домовладелец опередил ее.
– Жалуются люди, – заявил он. – На летучую вашу. Дитёв она пугает. Шум от нее, беспокойство. Блохи, опять же…
– И курятником воняет! – поддакнул кто-то.
– Раз народ жалуется, я меры принять обязан. Вот и принимаю. Передай квартирантке: кыш! До вечера срок даю.
– Врешь! – на Герду речь толстяка впечатления не произвела. – Кому она мешает – пусть скажет! Выйдет и скажет. А брехни я тебе сама с три короба намолочу! Хочешь? Начну с твоей гулящей супружницы…
– Придержи язычок, дура! – принял сторону Хомяка бородач в форме городской стражи. На его плаще были вышиты золоченые ворота – место, предназначенное к охране. – Хозяин в своем праве. Раз тварь мешает, должна съехать. И конец разговору.
Стражников в толпу затесалось трое, и все знакомые: бородач-старшой, Тибор Дуда с верной глефой – и вислоусый Густав с арбалетом на плече. По уставу воротники-караульщики обязаны хранить арбалеты в башенных арсеналах, а не таскаться с ними по улицам. Но сейчас Густав нес оружие из починки.
Оружейник заверил, что спусковой механизм – как новенький.
– Слыхала?! – воспрял Хомяк. – Власти, они дело говорят! Пусть выметается! На закате за шкирку выселю!
– Эй, Непоседа! Чего молчишь? Ляпцун проглотил?
Среди зевак обнаружился Прохиндей Мориц с парой дружков. Мимо шел, заглянул на огонек. Покуражиться над недавним кузарьком, соскочившим в завязь – святое дело. Пусть шпуцер не хрямзит, что от Морица легко кокс отсестрячить!
– За него шмындра фрустрит!
– Он теперь при шмындре и залёточке!
– За юбки держится, лаферок!
Пальцы Кристиана закостенели на перильцах. Губы сжались в тонкую, упрямую линию. На скулах заиграли желваки. Расплавленное молчание-золото жгло язык. Нет, его на гнилой фруц не купишь. Начни с этими гофренами лаяться – только хуже будет.
– Птичка-то прячется! Отсидеться решила, за девкиной спиной!
– Вы так думаете?
Рядом с Гердой объявилась Келена. Легко, словно ее и не били, гарпия вспрыгнула на перила балкона. И, не торопясь, выделяя каждого, обвела толпу взглядом. Оперение ее было снежно-белым.
А глаза – глянцево-черными, без белков.
"Гарпическая космогония проста и, как следствие, абсолютно недостоверна.
По идее, здание строится на фундаменте, данном нам в ощущениях. Миф имеет в своей основе сакрализованную реальность. Легенда привязана к времени и месту событий. Религия опирается на надежду и угрозу. Бытие осознается, как сплав опыта и допущений.
С гарпиями все иначе. Они не строят зданий и равнодушны к фундаментам. Их космогония стоит на трех китах, плавающих в океане неизвестности. Никому, кроме самих гарпий, недоступен даже кончик китового плавника. Итак, кит первый:
– Множественность миров.
Вселенная гарпий вынесена за скобки нашего с вами бытия. При том, что сами гарпии существуют здесь и сейчас, колоссальное мироздание, как плод их воображения, существует
Это мириады локтей, которых нам не дано укусить.
Миры якобы вращаются вокруг звезд, являющихся сгустками огня. Смехотворное заявление! Даже невеждам известно, что звезды – лампады из белого серебра, прибитые к Овалу Небес хрустальными гвоздями с единственной целью: осветить путь Вечного Странника.
Повторюсь: вселенная гарпий вынесена за скобки нашего бытия. При этом она тесно связана с нашим бытием. Парадокс? Ничуть.
Просто бьет хвостом второй кит…"
Тетушка Руфь отложила в сторону «Турель мифов», раскрытую на комментариях профессора Цирака, и отхлебнула чая. Терпкий вкус вязал рот. Скрипторша достала из сумочки золотую фляжку и капнула в чашку кумского бальзама, сдабривая напиток.
Оригинальный рецепт: лавр, терн, мед, чуточку корицы.
В выходные дни она редко заходила в библиотеку. И сейчас не зашла бы, если бы не вспомнила про «Турель мифов». Дома у нее имелся личный экземпляр, но простой, не академический, без комментариев. Заложив рассуждения Цирака закладкой, тетушка Руфь подумала, что завтра укажет это место доценту Кручеку.
И настроение испортилось совсем.