Гарпия

Гордость псоглавцев – вечная тема для анекдотов. Сын Ворчака мгновенно ощутил ответственность перед всем племенем собакоголовых, начиная с гноллей и кончая анубисами. Согласитесь, стать официальным представителем расы, ее, так сказать, мордой – многовато для простого солдата, пусть даже с блестящим послужным списком.

К вечеру похолодало. От канала тянуло сыростью. Но Доминго вспотел. Он опасался, что от него будет нести псиной. Мундир и плащ провоняют насквозь. Людям не нравится этот запах. Хорошо еще, что король в отъезде.

Он знал средства отбить запах псины. Ванна из яблочного уксуса. Душ из томатного сока. Еще можно вываляться в глине. Увы, ни один рецепт не годился на случай сопровождения короля или дежурства во дворце.

«Надо зайти в лавку парфюмера. Там что-нибудь посоветут…»

В окнах домов горел свет. Масляные блики фонарей качались на темной воде. Стучал колотушкой ночной обходчик, выйдя на работу. Прохожие, редкие в этот час, с любопытством провожали взглядами рослого псоглавца в форме лейб-стражи. Доминго старался не скалиться в ответ. По набережной Согласия он дошел до моста через Рыбный канал и двинулся на другую сторону.

Фонарь у входа на мост не горел. Доминго не сразу разглядел человека, идущего навстречу. Впрочем, учуял он его куда раньше. Едкую смесь дешевого табака, чеснока и рома кто угодно ощутил бы за десяток шагов, а уж псоглавец – и подавно.

Доминго фыркнул, обнажив клыки.

– Страх? Злость? – спросил капитан. – Угроза?

– Нет. Я бы почуял.

Поравнявшись с псоглавцем, человек качнулся, словно был пьян, взмахнул руками – и Доминго сложился пополам, получив точный удар под ложечку. Хватая пастью воздух, он прижался спиной к перилам. Рванул палаш из ножен – миг, и оружие брякнуло о деревянный настил моста. Кисть онемела: враг оказался на диво проворен.

– Он ничего не говорил?

– Нет.

Однако псоглавец уже пришел в себя. Эффект неожиданности закончился. С рычанием он кинулся противнику в ноги: сбить, подмять, вцепиться в глотку! Проход не удался. Из вонючки торчало столько локтей и колен, что продраться сквозь этот частокол казалось невозможным. Псоглавец даже засомневался, человек ли перед ним. Но – оглушенный, избитый, плюясь кровью – он сумел опрокинуть врага навзничь.

Клыки сомкнулись на запястье – вонючка закрыл горло рукой.

Он носил наруч из толстой кожи, пропитанной какой-то дрянью. Пасть наполнилась смрадом и горечью. Доминго чуть не стошнило. В детстве старшие щенята в шутку угостили его падалью. Мать спасла глупого сына, вызвав у него рвоту. Отец же поймал шутников и задал им славную трепку.

Сейчас он вспомнил о том случае.

– Ты его ранил?

– Не увер-рен.

Вонючка, крутанувшись ужом, вывернулся. Оба вскочили. Последовал молниеносный обмен ударами. Правая нога едва слушалась: Доминго схлопотал болезненный пинок в бедро. Мышцу скрутила судорога. Левый глаз заплыл – кулак вонючки бил без промаха. Но и сам вонючка неуклюже кособочился, дыша хрипло, с присвистом.

Похоже, у него была сломана пара ребер.

Страх, ярость, возбуждение – ничего такого, чем обычно пахнет боец, Доминго по-прежнему не чуял. Словно вонючка не бился насмерть, а выполнял тяжелую, нужную, но довольно скучную работу. В том, что с моста уйдет только один из них, псоглавец не сомневался.

И напал первым, пока враг не отдышался.

Нога подвернулась. Он с размаху впечатался в вонючку плечом. Сцепившись, оба упали. Доминго рычал, рвал тупыми когтями одежду, силился добраться зубами до горла. Он забыл себя: от опытного солдата осталась лишь дикая собака. Стервенея, двое катались по Рыбному мосту. Мир превратился в карусель, написанную кистью пьяницы-художника. Полотно местами треснуло, наружу торчат концы суровых ниток.

Вертится не пойми что…

Неизвестно, как Доминго удалось встать на колени. Вонючка застонал – первый звук, изданный им за все время драки – когда псоглавец с ревом сгреб врага в охапку, поднатужился и швырнул, как тюк тряпья, на перила моста. Источенное жучками дерево не выдержало, сломавшись с громким треском. Камнем вонючка рухнул в канал.

Всплеск – и тишина воцарилась над водой.

– Утонул?

– Я ждал. Долго. Запаха больше не было.

Доминго сопел, вывалив длинный розовый язык. Рассказ утомил его больше, чем вчерашняя драка. Человеческая речь давалась псоглавцу дорогой ценой. Но он старался.

– Я виноват, – понурившись, выдавил сын Ворчака.

– Виноват, – ворчливо согласился капитан. – Ты позволил ему разорвать новенький мундир. И сбросил негодяя в канал. А должен был приволочь за шкирку ко мне. Или в Бдительный Приказ.

Псоглавец еле слышно, можно сказать, шепотом завыл.

– Только сплетен нам не хватало! Проклятая хомобестия убила безвинного прохожего! Доказывай потом, кто на кого напал… Отставить скулёж! Отец ударит, сын вылечит…

Любимая поговорка сама подвернулась на язык. Не имея реального смысла в большинстве случаев, она прекрасно действовала на подчиненных, как успокоительное. Капитан даже подумывал велеть белошвейкам вышить мудрость золотом на кумачовом полотнище – и вывесить над казармами.