Гарри-бес и его подопечные

А Егор смотрит на жаркое пламя, думает, Грушеньку вспоминает. Дом свой на бугре с высоким крыльцом. С крыльца далеко видно. Такие просторы открывались бескрайние… Избы гурьбой, поля под снегом, лес темной полосой, озеро. А там опять лес в синей дымке… И небо!

А под небом — он.

Вольному воля…

Затянул тогда песню Егор, что в сердце томилась.

Бывало, в дни веселые
Гулял я молодец,
Не знал тоски-кручинушки,
Как вольный удалец.
Любил я деву юную —
Как цветик хороша,
Тиха и целомудренна,
Румяна, как заря.
Спознался ночкой темною,
Ах! ночка та была
Июньская волшебная
Счастлива для меня.
Но вот начало осени;
Свиданиям конец,
И деву мою милую
Ласкает уж купец.
Изменница презренная
Лишь кровь во мне зажгла,
Забыла мою хижину,
В хоромы жить ушла.
Живет у черта старого
За клеткой золотой,
Как куколка наряжена,
С распущенной косой.

Замолчал Егор. Нету сил продолжать. Страсть нерастраченная сердце разрывает. Навалилась боль тяжестью чугунной. Заперла в тюрьму на засовы железные. Не дает вольным ветром дышать.

Вольному воля…

Смотрит Егор на костер, силится выведать что-то важное. Знает, пришла последняя минута. Выбирай, солдат. Из двух зол самое горькое, самое злое выбирай.

Закипел тогда в Егоре градус бескомпромиссный роковой. Зарычал по-звериному, да сунул руку в костер.

Лижут языки веселые руку Егору.

Выжигает огонь напасть бесовскую.

Завертелся волчком Гарри-бес, зубы золотые скалит, волоса искрами разлетаются, рвет на груди сюртучок свой бриллиантовый.

Начадил змей, как водится, напылил… Гарью и пеплом все вокруг засыпал.

Встал Егор, замотал руку тряпкой и пошел прочь из мертвецкой.

Спасенному рай.

А рай — место заповедное.

Путь до него прост и прям, как луч.

Так ведь кто по прямой идти сможет. Кто на левую ногу хром, у кого правая спотыкается. Короче, всяк знает, добраться туда не каждому суждено.

Однако, делать нечего, пошел Егор, спотыкаясь и прихрамывая. И Гарри вслед потащился…

* * *

Прошло много лет. Четыре иль пять. А может, и того больше.

Не замечал Егор года.

Жил и жил в своем подземелье, как инок, уединенно и мрачно. Бородой оброс. Одежду и пищу не выбирал. Что Гарри даст, тем и обходился.

И все это время постигал единственную науку, жестокую и страшную, — науку творца.

— Ты царь, — говорил Гарри, — тебе дано увидеть то, что недоступно другим.

Там за гранью, за пределами зримого, твой материал.

Там первородная глина.

Там гул всех эпох.

Там пространство в пространстве, непостижимое разуму.

Там Дух Безразличный.

Там Бога нет. Он еще не родился.

Там Целое рассыпано мельчайшими гранулами, образуя прекраснейший, но мертвый узор.

Там нет движения, но есть пульсация; нет тепла, но есть взрывы запредельных температур.

Там нет времени, но есть Всегда.

Ты должен осмелиться заглянуть туда, за грань. За живую ткань жизни.

Прорви этот видимый мир. Он слишком прекрасен, чтобы быть правдой.

Все настоящее — страшно.

Так говорил Гарри-бес. И был он строг и абсолютно спокоен.

И не было в нем ничего от прошлого Гарри. Не было золота и мишуры. Была лишь тоска, и токи разрушительной страсти пронизывали пространство вокруг.

— Ты царь, — говорил Гарри. — Я дам тебе краски и холст.

Ты сделаешь невозможное.

Ты прорвешь плоскость холста, ты взорвешь пространство. Ты уничтожишь жизнь, любое ее проявление, спалишь дотла окружающий тебя мир. Этот обман звуков и запахов, красок и света.

И потом на пепелище, в этой безумной пустыне ты разыщешь пульсирующий сгусток первородного вещества, ты поднимешь с самого дна лишь комок дожизненной глины, вдохнешь в него Бога и краску обратишь в цвет и цвет заставишь светиться, и пространство, как разлетающееся облако, раскроется под твоей кистью.

Построй свой дворец. И царствуй тогда.

Иначе не будет тебе покоя. Нигде и никогда.

И помни: все настоящее пишется кровью.

* * *

И началась у Егора долгая, изнурительная, выматывающая душу работа.

И боль, что томилась под сердцем, окрепла и стала его сутью. Везде и всегда.

И страсти разрушительной силы обрушились на него, и токи безумия, посылаемые Гарри, как демоны, принялись разваливать построенный Богом Храм. И душа его подчинилась этой безудержной пляске, и внял он Учителю своему, и проник за Пределы.

* * *

Страшно заглянуть за грань.

Страшно и невозможно, глядя туда, жить живой жизнью.

Но страшнее стократ разрушать ее самому и там, на пепелище, в тупом и затхлом безвременье тщиться отыскать материал, пригодный для созидания.

* * *

Гарри бесновался.

Он не мог долго ждать. Он хотел владеть. Сразу всем.

Владеть ВЕЧНОСТЬЮ.