Гарри-бес и его подопечные

Но этот, откинувшийся, и вопросов не задает… В полном упадке. Декадент, одним словом. Все про себя знает… Все жизненные загадки уже разгадал, все запреты — распечатал… Ничем его удивить невозможно. На жизнь смотрит рассеянно и презрительно, сверху вниз… Как греческий философ Сократ. Тот тоже относительно прелестей жизни не сильно обольщался… долго в упадке пребывал. В депрессухе, по нашему… А на прощание высказался: «Всю жизнь я был болен. А лучший лекарь — Смерть». И выпил яду… Хорошо сказал грек. Будто про меня… Я тоже, тоже болен!.. Только здесь не Греция… никто тебе яду не даст. ****юлей могут дать… а яду точно не дадут, будь ты хоть трижды Сократ и пять раз декадент. Так что лежи, не рыпайся… Думай о чем-нибудь светлом… или темном… как уж сможешь. Как сказал один очень умный приятель (тоже декадент), выйдя из многоходового коматозного запоя, слегка растерянным, но непобежденным: «Пора и о душе подумать».

Нужная мысль, однако… И очень своевременная. О чем тут еще думать? в этой мрачной норе… Не о бабах же…

Душа, кстати, давно уж вернулась… Я думаю с полчаса, примерно… Я как озноб почувствовал, так думаю она, родимая. Лежит — дрожит. В уголочке свернулась клубочком и дрожит… Трудно ей со мной, понимаю… Трудно и противно. Я бы на ее месте давно свинтил… Стал бы я так унижаться. Но она у меня добрая и очень терпеливая, как русская женщина… А может это любовь? Сейчас таких ископаемых почти не встретишь. Все на себя берет! до всего ей дело. Переживает… Всюду нос свой сует, во всякую дырку… Правду ищет, вынюхивает… Кому ты нужна, ненормальная, с такими дремучими взглядами! Зачем тебе эти проблемы? Чокнутая, короче… Уж я и смеялся над ней, и орал! ничего, терпит… Обижается сильно, болеть начинает (откинется, охает, стонет… аж слезу вышибает!), но терпит. Хотя вчера чуть было не слиняла… На грани была.

— Ну? — спрашиваю… Я с ней строг. — «Видишь бабу — бери сразу плетку» — так советовал мне один очень умный Немец. Умный, но не декадент. Единственный в своем роде, не считая Ленина. Сочетание страшненькое, доложу я вам… Ум и упадок еще можно воспринять и примирить как-то… Ум и упадок близкие родственники. Мне так кажется. В них соблюден баланс сил, сработаны противовесы… А ум и здоровье? Это что-то запредельное… Это так высоко, так недоступно, что оттуда и смотреть-то страшно! Но что делать, иногда приходится… взглянуть с вершин… И ужаснуться! и остолбенеть!

— Ну? — спрашиваю я строго.

— Что?

— Рассказывай…

— О чем ты…

— Где была?

— А тебе это нужно?

— То есть?

— А тебе до меня есть разве дело?

Нет… чувствуете? Это не диалог… это не разговор с русской женщиной… это какой-то жидовский флирт!..

— Ничего себе! умница… Ты хоть понимаешь, что ты несешь! Пока я тут бился, защищая свою… и твою, кстати! честь… а потом лежал, окровавленный, пригвожденный, как к кресту, к этому сраному полу… тебя где-то носило!

— Я была там…

— Что значит там? Где это там? На ****ках, что ли…

— Я была там, понимаешь?

Не все нам поведал умный Немец о женщинах… деля их на коров, змей и кошек. Он забыл кур. Моя — точно курица!

— Что я должен понимать?

— Я была там… где Вечность… где Свет…

— …там тепло, там яблоки…

— Не надо шутить. Этим не шутят…

О, завела шарманку… Сейчас начнет глаза закатывать… До чего не люблю я этих многозначительностей, этих скорбных воздыханий… «там… Вечность…» Будто туда не мы же и попадаем. Не вся эта рвань, срань и сволота, а одни онемелые иноки…

— Ну и как там? Весело было?

— Ты понимаешь… сначала я видела все как бы сверху… Ну… как вы деретесь… Ругались вы страшно. Матом. Но это ничего… я привыкла. А потом меня что-то повлекло, закрутило… Сила какая-то… немыслимая, властная… И я устремилась!.. Было темно… будто лабиринт темный… и вдруг — Свет! сияние… теплота…

— Знаю. Читал. В какой-то вшивой газетенке… Все вы одно поете… Лабиринт. Свет в конце тоннеля. «Как бы сверху» все видел… Что-то «как бы снизу» никто не видел! Врут, срут, подличают, а потом с нормальными парнями в один лабиринт сваливают! Так что ли? О, кей. Уж ты-то точно должна была загреметь в преисподню! за все грешки мои… Одно мое богохульство на такой срок потянет, мало не покажется… А пьянство? а ****ство? а самомнение? а скрытые пороки?..

— Глупый! Богу все равны, он всех прощает… А слова твои… они в сердцах сказаны… ты не ведал, что творил…

— Я не ведал?! Ну, курица, как есть — курица! Да я тебе их и сейчас повторю… и на смертном одре! Ты все-таки очень глупая у меня душа. Даже обидно…

— Я не глупая… Я тебя помирить хочу…

— С кем? с Богом что ль? Нашла тоже приятеля… Ну и как он там поживает? Весь в белом, как водится, зубы золотые… На троне восседает, в благодати купается… Думу за все человечество думает… Осиянный и простой… в райских яблоках… А пониже — парламент — святые апостолы… Как они, кстати? Места уже поделили? или все еще грызутся? Кому под каким номером за столом сидеть…

— Ну вот… Ты опять злишься.

— Только яблочки-то червивые! и апостолы твои плохо пахнут…

— Ну что ты говоришь…