Гарри из Дюссельдорфа

Так опытный делец Юлиус Кампе сделался издателем Генриха Гейне, постепенно завладев правом на выпуск всех его литературных произведений.

В мае 1826 года в издательстве Кампе вышел из печати первый том «Путевых картин» Гейне. Это была сборная книга: в нее вошли «Путешествие по Гарцу» в более полном виде, чем в «Собеседнике», цикл стихов под заглавием «Северное море», лирические стихотворения, названные «Возвращение на родину», и несколько маленьких поэм, написанных в последние годы.

Кампе не ошибся, издавая молодого поэта. Книга Гейне быстро разошлась и пользовалась большим успехом у передовой молодежи. Политический смысл «Путешествия по Гарцу» был хорошо понят читателями: в путевых очерках Гейне явно звучало осуждение отживавшему строю феодальной Германии. Недаром враги Гейне и его демократических идей ополчились на эту книгу, объявили ее «плоской и шутовской», а остроты «грубыми и неприличными». Гейне писал друзьям, что его «распинают на кресте» и «забрасывают грязью». Однако он гордился тем, что его сатира попадала в цель и задевала за живое мракобесов. В задушевном письме к поэту-песеннику Вильгельму Мюллеру Гейне говорил с откровенностью: «Время очень уж гнусное, и тот, в ком есть сила и прямодушие, обязан мужественно вступить в борьбу с надутой, скверной и невыносимо кичливой посредственностью…»

Гейне задумал написать второй том «Путевых картин». У него накопилось достаточно сюжетов и мыслей для этого, но нужно было сосредоточиться, уединиться, уйти от будничных забот и мелких огорчений, преследовавших его в Гамбурге. Кампе подбадривал поэта, говорил, что в литературе, как на войне, надо развивать достигнутый успех и, преследуя отступающих, приступом завладеть цитаделью врага. Издатель чувствовал, что интерес к Гейне растет. Он тщательно подбирал положительные и отрицательные отзывы о «Путевых картинах» и в кругу друзей похвалялся тем, что, подобно Колумбу, открыл новую Америку в лице Генриха Гейне.

Летом 1826 года Нордерней принял прошлогоднего знакомца. На этот раз Гейне нашел среди курортных гостей многих своих читателей. Были такие, которые презрительно отворачивались от «дерзкого писаки» и даже не хотели разговаривать с ним. Но другие приветливо встречали Гейне и искали знакомства с ним. Не до всех доходил сокровенный смысл «Путешествия по Гарцу», для поверхностных умов это произведение казалось шутливо-юмористическим. Поэтому Гейне порадовался, когда русский дипломат Козловский, отдыхавший на острове, сказал ему:

— В ваших произведениях, господин Гейне, шутка носит очень, очень серьезный характер.

Гейне помолчал и добавил:

— Пустая шутка для меня все равно, что умственное чихание или обезьянка шарманщика в красной курточке. У каждой благородной шутки должна быть серьезная подмалевка.

Гейне не вел на Нордернее праздную жизнь курортных гостей. Когда головные боли не мучили его, поэт уединялся в рыбачьей хижине и работал; пристроившись у простого деревянного стола, выкрашенного в черную и зеленую краски, он раскладывал листы бумаги и писал. Стол был низеньким, с неровными шаткими ножками, и, наверно, никто еще никогда не писал на нем ни одной строчки. Но Генрих обращал на это мало внимания. Ему столько хотелось сделать! Снова море, то прихотливо-бурное, то ласково-спокойное, влекло его к себе. Он как-то написал Кампе: «…Море было так неистово, что я часто боялся утонуть. Но эта родственная стихия не причиняет мне зла. Она отлично знает, что я могу быть еще неистовее. И потом — разве я не придворный поэт Северного моря? Она знает также, что я должен еще написать вторую часть».

И он действительно писал вторую часть «Северного моря». Картины величественной природы: солнечные закаты, лунные ночи, вздымающиеся морские волны, исторические и мифологические видения — снова все это ожило в вольных размерах второго цикла морских стихотворений. Мысль поэта становилась смелее. Горькие раздумья о судьбе истерзанной и раздробленной родины проникали в эти стихи, поэт говорил о ничтожных немецких князьях, стригущих своих верноподданных, как баранов, о жалких «улитках», деятелях Союзного сейма, бессильного решать дела Германии и подчиненного воле жандарма Европы Меттерниха.

И сердце поэта тосковало и обливалось кровью, потому что он горячо и страстно любил родину и мечтал возможно скорее увидеть ее свободной.