Гарри из Дюссельдорфа

Пришла зима. Она была холодная, сырая и тяжелая для Гейне. Нервное потрясение, казалось, сгладилось, исчезло. Но поэта мучили головные боли, сверлившие виски, отдававшиеся в затылке. Он просыпался утром и не мог подняться от слабости. Звенело в ушах, трудно было взяться за книгу.

Гейне не мог посещать университет. Он пропустил много лекций, а между тем надо было кончать курс:

деньги, отпущенные ему дядей, подходили к концу. Когда Гейне в последний раз пришел в контору банкира Липке, чтобы получить очередную сумму, тот предупредил его, что больше денег не поступало и счет Генриха Гейне будет закрыт. Кровь приливала к лицу Гейне, когда он думал о тех унижениях, которым он подвергается, прося каждый раз подачку у богатого родственника. С каким удовольствием он написал бы гамбургскому миллионеру, что больше не нуждается в его благодеянии и может жить на свой заработок! Гейне хотел бы послать матери столько денег, чтобы она могла купить домик и ни от кого не зависеть. Но пока это были только мечты. Стихотворения никаких доходов не приносили, издатели, печатавшие их, считали себя бескорыстными покровителями поэзии. Быть может, заняться журналистикой? И Гейне обратился к редактору "Рейнско-вестфальского вестника", издававшегося в Гамме, с предложением написать для газеты очерки о берлинской жизни. Но редактор Шульц медлил с ответом.

Шли дни, деньги иссякали, положение становилось плачевным.

Эвген Бреза, лучший берлинский друг Гейне, теперь ежедневно посещал его. Он старался утешить больного поэта, приводил к нему врачей, но они ничем не могли помочь и уверяли, что организм сам преодолеет болезнь.

Гейне рекомендовали попробовать морские купанья, но для этого тоже нужны были деньги. Как-то к Гейне пришел профессор Губиц. Он сочувственно посмотрел на бледного, худого юношу и сказал ему:

- Я только что виделся с банкиром Липке, и он сообщил мне, что завтра в Берлин приезжает ваш дядя, Соломон Гейне. Я обещаю вам переговорить с ним о вашем положении.

Гейне не любил жаловаться, но ему пришлось подробно рассказать Губицу о своих делах. Он добавил, что если дядя лишит его субсидии, то ему придется оставить университет и Берлин, уехать в провинцию и стать домашним учителем или писцом у нотариуса.

Губиц был вне себя от такой перспективы. Этого нельзя допустить! Нельзя погубить такое необыкновенное дарование! Но при этом он, как всегда, стал поучать молодого друга:

- А вы при встрече с дядей будьте скромны, как подобает юноше, и выражайте ему все знаки почтения.

Этим вы расположите его к себе больше, чем стихами, в которых он ничего не смыслит.

На другой день к Гейне пришел дядя Соломон и привел с собой своего друга банкира Липке и профессора Губица. В смущении Генрих поднялся с постели и нерешительно подошел к дяде. Тот неохотно поцеловал его, но ободряюще похлопал по плечу.

- Что ты, Гарри, такой бледный? - сказал Соломон Гейне. - Наверно, берлинский климат тебе вреден.

И, обернувшись к Липке и Губицу, добавил: - А может быть, вы, господа, плохо кормите моего племянника?

Липке деланно засмеялся, а Губиц сказал серьезно:

- Поэзия, господин банкир, высокое и благородное, но не доходное дело.

- Знаю, знаю! - ответил дядя Соломон. - По-моему, поэзией надо заниматься в самом крайнем случае. Она до добра не доводит. Вот вам пример. - И он указал жестом на племянника, молча стоявшего у стола.

- Ваш племянник, - серьезно сказал Губиц, - поразительный талант. Его надо поддержать и дать спокойно развиваться.

- Слыхали, господин Липке? - раздраженно воскликнул Соломон Гейне. Мой племянник Гарри, оказывается, гений, и мы, простые смертные, должны снабжать его деньгами! Недурно сказано, господин профессор!..

А ты как думаешь, Гарри? Когда же ты наконец закончишь университет? Все сроки проходят...

- Я учусь, дядя, по мере сил. Но я ведь болен и поэтому немного отстал.

Наступила мучительная пауза. Соломон Гейне сидел, опустив глаза, опираясь на толстую палку. Он сосредоточенно думал о чем-то и наконец сказал:

- Постараюсь поверить вам, господин профессор, что Гарри - гений. Дай бог, чтобы ваши слова оправдались.

А пока что, Липке, пожалуйста, уплачивайте моему племяннику положенную ему сумму еще три семестра. Я пришлю вам авизо [Авизо - извещение о переводе денег] сейчас же по возвращении в Гамбург.

А теперь прошу вас, господа, отобедать со мной у Ягора... Ты ведь, Гарри, наверно, не сможешь пойти с нами?

- Не смогу, - тихо сказал Генрих.

Ему страстно хотелось, чтобы это свидание возможно скорее окончилось. Оно казалось ему новым унизительным испытанием. Особенно же Генрих боялся остаться с дядей наедине и услышать что-нибудь об Амалии.

Соломон Гейне на другой день уехал из Берлина, передав племяннику привет через Липке.