Гарри поискал глазами столовые приборы.
— Чем есть-то? Нет ни ножа, ни вилки.
— «Ни ножа, ни вилки», — передразнил его Педро. — Так ешь.
Гарри нехотя взял со сковородки кусок мяса и тут же выронил. Брызги кипящего масла заляпали даже стёкла очков — когда шмат мяса шлёпнулся аккурат на то место, откуда был взят.
— Ауч! Горячее! — пожаловался Гарри, дуя на обожжённые пальцы.
Грустный «Леший» смотрел на него с укоризной.
— Ты в смятении, парень. Тебе надо сначала поесть, — настаивал дон. — И без этих твоих штучек: вилочек, ножичков… Вот тебе миска с салатом. Вот ложка. Мясо перед тобой. Давай работай. А я, если не возражаешь, сяду к камину греть свои старые косточки. Ты будешь есть и слушать. Старики вроде меня обожают болтать. А тебе надобно кого-то послушать, чтобы понять: не один ты такой горемыка.
Хозяин проковылял до кресла-качалки и заговорил. Поначалу Гарри брезгливо ковырялся в салате (как знать, может, овощи там напополам со старческими ногтями?), но потом увлёкся и ел с аппетитом. Да и рассказ был занимательный.
— На заре нового, 16-го, века я получил место матроса в команде самого Христофора Колумба, — начал своё повествование старик…
Гарри мысленно сделал акцент на «16-м веке» и «команде Колумба», но от комментариев воздержался. Более всего юный Педро ценил свободу и независимость. Жажда приключений заставила покинуть его солнечную Кастилию и отправиться навстречу великим испытаниям… Но тогда он ещё не знал, КАКИМ. Дабы набрать желающих в команду Колумба, распускали слухи, что путешествие будет приятным, словно прогулка по дворцовому парку. Нельзя сказать, чтобы Педро купился. Однако не предполагал, что будет ТАК трудно прижиться в стае морских волков, каковыми являлись прожжённые мореманы. Они считали молодого матросика букашкой, всячески насмехались над ним, придумывая тысячу бесполезных и глупых занятий… Зато благодаря флотской выучке Педро враз стал самостоятельным: научился латать одежду и готовить. Карабкался по вантам с ловкостью обезьяны и давал отпор желающим над ним поглумиться. На борту корабля донельзя обострились его чувства. Запах с камбуза Педро улавливал из трюма, а услышать, о чём говорят в рубке капитана, мог из своей каюты. Мог увидеть кита с расстояния двух миль!.. Да и много чего. Этим он снискал уважение среди бывалых мореплавателей, и они оставили его в покое. Но по-настоящему силу своих ощущений Педро осознал во время первого в его жизни шторма. Их корабль, казалось, вырвался на волю. Попал наконец в свою стихию. Он будто зажил собственною жизнью, освободившись от докучливых людишек. «Святая Мария» то взлетала вверх на головокружительную высоту, то падала вниз как с отвесной скалы. И было непонятно, как это до сих пор она не выплюнула оставшихся моряков за борт. Искатель приключений Педро элементарно струсил. И зачем это его понесло на край света? Верно говорят: что имеем не храним, потерявши — плачем. Он не хотел умирать вдали от милой Кастилиьи. Боялся смерти. Педро поклялся: если только он уцелеет, в ближайшем же порту сойдёт на берег и никогда больше не ступит на палубу корабля. Педро упал на колени и стал молиться. Он молился истово. До тех пор, пока не впал в состояние, близкое к нирване. За стеной ливня ему вдруг почудилось лицо Громовержца, готового выпустить в насмерть перепуганного Педро огненную стрелу.
— Не убивай меня! — взмолился он. — Я сделаю всё, что попросишь!
— Ты украдёшь для меня золотую стрелу Майи и будешь проклят навеки. Либо умрёшь сейчас незапятнанный, — поставил ему условие сын Олимпа.
Педро смотрел на божество, как кролик на удава.
— Ты понял меня, ничтожный? — взревел плод его видений.
— Почему я? — заплакал юноша. — Почему-у?
С ним случилась истерика. Он выл и катался по скользкому от дождя полу, пока не разверзлось небо, и не вонзился в доски палубы пучок раскалённых стрел. Во власти припадка Педро, не ведая, что творит, выдернул стрелы и, запрокинув голову, прокричал:
— Я выбираю жизнь!
— Ты сделал выбор. Да будет так! — грохот стихий сменился шумом дождя, а потом и вовсе всё стихло. Установился полный штиль.
Команда мало-помалу приходила в себя. Корабль обуздали. А Педро слёг с сильнейшим приступом лихорадки. Оклемался он только у берегов Южной Америки. Помнил это, как сейчас. К нему ворвался его дружок Карлос и выпалил:
— Земля! — и, захлёбываясь от волнения, потряс его за плечо. — Ты понимаешь? — Земля!