Гарри Поттер и Дары Смерти

Я познакомился с Альбусом, когда нам было по одиннадцать лет, в наш первый день в Хогвартсе. Несомненно, мы потянулись друг к другу из-за того, что оба чувствовали себя здесь чужими. Я перед самой школой переболел драконьей оспой, и пусть я уже не был заразным, моя рябая зеленоватая физиономия не многим внушала желание ко мне приближаться. Что до Альбуса, то он прибыл в Хогвартс под бременем нежеланной известности. Всего год назад его отец, Персиваль, был осуждён за зверское, получившее широкую огласку нападение на трёх молодых магглов.

Альбус никогда не пытался отрицать, что его отец (которому суждено было умереть в Азкабане) совершил это преступление; наоборот, когда я набрался смелости спросить его, он подтвердил, что знал — его отец виновен. Но говорить об этом печальном деле что-то ещё Дамблдор отказывался, хотя многие от него этого добивались. Некоторые, надо признать, скорее восхваляли поступок его отца, и считали, что Альбус тоже был магглоненавистником. Они не могли сделать большей ошибки: всякий, кто знал Альбуса, подтвердит, что он никогда не проявлял даже малейших антимаггловских настроений. Известно, что его целенаправленная поддержка прав магглов создала ему в последующие годы много врагов.

Однако месяцы шли, и собственная слава Альбуса начала подниматься выше славы его отца. К концу его первого школьного года никто уже никогда не говорил о нём, как о сыне магглоненавистника, но только как о — ни более, ни менее — самом выдающемся ученике, какого когда-либо знала школа. Тем из нас, кому выпала привилегия быть его друзьями, шёл на пользу его пример, не говоря уже о прямой помощи и ободрении, на которые он был всегда щедр. Позднее он мне признался, что уже тогда понял: для него высочайшее наслаждение — учить.

Он не только получил все награды, которые могла дать школа, скоро он был в регулярной переписке со знаменитейшими магами тех дней, такими, как Николя Фламель, прославленный алхимик, Батильда Багшот, известный историк, и Адалберт Ваффлинг, теоретик магии. Несколько его статей нашли путь в научные издания, такие, как Трансфигурация сегодня, Проблемы Чар и Практическое зельеделие. Казалось, будущая карьера Дамблдора будет стремительной, как метеор, и вопрос был только в том, когда именно он станет Министром Магии. Однако, хотя в последующие годы неоднократно предсказывалось, что он вот-вот примет этот пост, у него никогда не было стремления к власти.

Через три года после того, как мы начали учиться в Хогвартсе, в школе появился Альбусов брат Аберфорт. Они не были похожи: Аберфорт никогда не был книгечеем, и, в отличие от Альбуса, предпочитал аргументам в разумной дискуссии поединок. Однако из этого совсем не следовало, как полагают многие, что между братьями не было дружбы. Они были друг к другу настолько близки, насколько это возможно для таких разных мальчиков. К чести Аберфорта, надо признать, что жить в тени Альбуса вряд ли было так уж уютно. Быть его другом значило вечно рисковать, что потеряешься в его сиянии, и вряд ли быть его братом было приятнее.

Оканчивая школу, мы с Альбусом намеревались вместе отправиться в традиционное путешествие по свету, прежде чем начать каждый свою карьеру; тогда было принято посещать иностранных волшебников и наблюдать их работу. Но наши планы смешала трагедия. Мы уже готовились сорваться в путь, когда мать Альбуса, Кендра, умерла, оставив Альбуса главой и единственным кормильцем в семье. Я отложил свой отъезд на срок, достаточный для того, чтобы отдать дань уважения на похоронах Кендры, после чего отправился в странствие, теперь уже одиночное. Младшие брат и сестра на попечении, и мало золота — и речи быть не могло, чтобы Альбус составил мне компанию.

Это была пора в нашей жизни, когда мы почти не общались. Я писал Альбусу, изображая, может быть, бестактно, чудеса моего путешествия, от экспериментов египетских алхимиков до того, как я еле ноги унёс от греческих химер. Его письма без подробностей говорили о будничной жизни, как я догадывался — угнетающе тусклой для такого блистательного волшебника. Для меня, поглощенного собственными впечатлениями, было ужасом услышать, уже к концу моих годичных странствий, что семью Дамблдоров потрясла ещё одна трагедия: смерть их сестры, Арианы.

Хотя здоровье Арианы уже давно было слабым, этот удар, упавший так быстро после потери матери, глубоко сказался на обоих братьях. Все, кто близко знал Альбуса — а я числю себя среди таких счастливцев — согласны, что смерть Арианы, и Альбусово чувство личной ответственности за неё (хотя, конечно, его вины в ней не было), оставили на нём печать навсегда.

Я вернулся домой, чтобы встретить молодого человека, перенёсшего страданий больше, чем иной в летах. Альбус стал сдержаннее, чем раньше, и совсем не таким беззаботным. Словно было мало печалей, потеря Арианы привела не к упрочению близости между Альбусом и Аберфортом, но к отчуждению. (Со временем оно рассеется — в позднейшие годы их отношения вернулись если не к истинной близости, то всё-таки к некоторой сердечности.) В любом случае, Альбус редко говорил о своих родителях или Ариане, и его друзья выучились о них не упоминать.

Другие перья опишут триумфы последующих лет. Грядущие поколения по достоинству оценят неисчислимые вклады Дамблдора в копилку магической науки, включая открытие двенадцати полезных свойств драконьей крови, так же как и мудрость правосудия, неоднократно явленную им как Главным Чародеем Визенгамота. Ещё говорят, что ни одна колдовская схватка не может сравниться с той, что произошла между Дамблдором и Гринделвальдом в 1945 году. Бывшие её свидетелями описали тот ужас и благоговение, который испытывали, наблюдая бой двух столь выдающихся волшебников. Триумф Дамблдора, и его последствия для волшебного мира, считаются поворотной точкой в магической истории, сравнимой со введением Международного Статута Секретности или падением Того-Кого-Мы-Не-Будем-Называть.

У Альбуса Дамблдора никогда не было ни гордости, ни тщеславия; он мог найти значительное в любом, даже самом незначительном и убогом, и я верю, что потери, перенесённые им на заре жизни, внушили ему великое человеколюбие и участливость. Мне не выразить, как мне будет не хватать его дружбы, но моя потеря — ничто по сравнению с тем, что потерял магический мир. Кто не согласится, что он был самым вдохновляющим и любимым из всех директоров Хогвартса? Он умер, как жил; вечный труженик ради большего блага, и до своего последнего часа так же готовый протянуть руку маленькому мальчику с драконьей оспой, как и в тот день, когда я его встретил.

Гарри кончил читать, но продолжал смотреть на фотографию, приложенную к некрологу. Дамблдор улыбался своей знакомой доброй улыбкой, но так смотрел поверх очков-полумесяцев, что даже от снимка в газете создавалось впечатление, что он, как рентгеном, просвечивает Гарри, у которого печаль мешалась с чувством собственной ничтожности.

Он думал, что очень хорошо знает Дамблдора, но, прочитав некролог, был вынужден признать, что ничего-то он о нём не знал. Никогда он не представлял себе Дамблдорово детство или юность; словно он вынырнул на свет таким, каким Гарри его знал — могущественным, седовласым, старым. Вообразить Дамблдора-подростка казалось такой же ерундой, как вообразить глупую Эрмиону или ласкового мантикраба.

Ему никогда не приходило в голову спросить Дамблдора о прошлом. Несомненно, это могло выглядеть странно, даже нахально; но, в конце концов, все же знали, что Дамблдор участвовал в легендарной дуэли с Гринделвальдом, а Гарри не пришло в голову спросить Дамблдора ни о том, на что это было похоже, ни о любом другом из его знаменитых достижений. Нет, они всегда обсуждали Гарри, прошлое Гарри, будущее Гарри, планы Гарри… и сейчас Гарри казалось, что он навсегда упустил столько возможностей, столько раз не спросил Дамблдора рассказать о себе, что единственный вопрос, который он всё-таки задал директору, был тем самым, на который — Гарри тогда же заподозрил — Дамблдор не стал отвечать честно:

— А что видите вы, когда смотрите в это зеркало?

— Я? Я вижу себя с парой толстых шерстяных носков.

После нескольких минут раздумья Гарри выдрал некролог из Прорицателя, аккуратно его сложил и засунул в первый том Практики Магической защиты и её применения против Тёмных Искусств. Саму газету он швырнул в мусор, и повернулся на стуле лицом к комнате. Она стала много опрятнее. Последним, чему ещё не было определено места, были сегодняшний Ежедневный прорицатель, по-прежнему лежащий на кровати, и на нём — осколок разбитого зеркала.

Гарри пересёк комнату, спихнул кусок зеркала с Прорицателя, и развернул газету. Когда он сегодня рано утром забрал у почтовой совы свёрнутую в трубку газету, то просто проглядел заголовки и, отметив, что там нет ничего о Волдеморте, отбросил газету. Гарри был уверен, что Министерство указывает Прорицателю писать о Волдеморте поменьше. Поэтому только сейчас он заметил, что тогда пропустил.

На нижней половине первой страницы была фотография Дамбдлора, торопливо шагающего куда-то, а над ней — заголовок не самым крупным шрифтом:

ДАМБЛДОР — НАКОНЕЦ МЫ УЗНАЕМ ПРАВДУ?

На будущей неделе выходит в свет шокирующая история сомнительного гения, которого многие считают величайшим колдуном своего поколения. Срывая клочья привычного портрета невозмутимой мудрости в серебре седин, Рита Москита открывает тревожное детство, бесшабашную юность, непримиримую вражду, и грязные тайны, которые Дамблдор унёс с собой в могилу. ПОЧЕМУ человек, которого все прочили в Министры магии, оставался простым директором школы? КАКОВА истинная цель тайной организации, известной как Орден Феникса? КАК ИМЕННО нашёл Дамблдор свой конец?

Ответ на эти и многие другие вопросы вы найдёте в новой, поистине взрывной, биографической книге Риты Москиты, Жизнь и ложь Альбуса Дамблдора. Эксклюзивное интервью, взятое Берри Брайтвайт, читайте на странице 13.