Великан уселся на диван, прогнувшийся под тяжестью его веса, и принялся опорожнять карманы пальто: он вытащил медный и заварочный чайники, мятую упаковку сосисок, шампур, несколько кружек с обколотыми краями и бутылку какой-то янтарной жидкости, к которой основательно приложился, прежде чем заварить чай. Вскоре хижина наполнилась запахом потрескивавших на огне сосисок. Никто не произнёс ни слова, пока великан готовил, но едва он снял с шампура первые шесть аппетитных, сочных, поджаренных сосисок, Дадли нервно заёрзал. Дядя Вернон резко осадил его:
— Я запрещаю тебе у него что-то брать, Дадли.
Великан мрачно усмехнулся.
— Твоему пузырю, Дёрсли, дальше жиреть некуда, так что не волнуйся.
Он протянул сосиски Гарри. Тот так проголодался, что подумал, будто в жизни не пробовал ничего вкуснее; но он по-прежнему не мог оторвать глаз от великана. Поскольку никто не собирался ничего объяснять, Гарри заговорил:
— Извините, я так и не понял, кто вы такой.
Великан отхлебнул чая и утёр губы тыльной стороной ладони.
— Зови меня Хагрид, — ответил он, — как все. И я ж те сказал, я привратник в Хогвартсе. О нём-то ты, яс'дело, всё знаешь.
— Э-э… нет, — признался Гарри.
Хагрид, судя по выражению лица, был в шоке.
— Извините, — быстро добавил Гарри.
—
— Обучились чему? — недоумевал Гарри.
— ЧЕМУ? — прогремел Хагрид. — Так, погодь минутку!
Он вскочил на ноги. В гневе великан, казалось, заполнил собой всю хижину. Дёрсли вжались в стену.
— Я так понимаю, — прорычал он, обращаясь к Дёрсли, — что этот мальчик — этот мальчик! — ничего не знает о… ничего не знает ВООБЩЕ?
Гарри показалось, что Хагрид перегнул палку. В конце концов, он ходил в школу и очень даже неплохо учился.
— Кое-что я знаю, — вмешался он. — Я умею считать и всё такое.
Но Хагрид только отмахнулся и пояснил:
— Я ж не про это, а про наш мир. Твой. Мой.
— Какой мир?
Хагрид, казалось, вот-вот взорвётся.
— ДЁРСЛИ! — взревел он.
Дядя Вернон, белый как мел, прошептал «я бы да как бы». Хагрид неверяще уставился на Гарри.
— Но ты должен знать про маму с папой, — покачал головой он. — Они ить
— Что? Мои мама и папа… они были знамениты?
— Не знаешь… ничегошеньки не знаешь… — Хагрид запустил пальцы в волосы и потрясённо смотрел на Гарри.
— И даж не знаешь,
К дяде Вернону неожиданно вернулся дар речи.
— Прекратите! — велел он. — Прекратите сейчас же, сэр! Я запрещаю вам что-либо рассказывать мальчику!
И более храбрый человек, чем дядя Вернон, дрогнул бы под свирепым взглядом, которым наградил его Хагрид; когда великан заговорил, каждое его слово буквально дрожало от гнева:
— Ты никогда не говорил ему? Не говорил о письме Дамблдора? Я был там! Я видел, как Дамблдор его оставил, Дёрсли! И ты столько времени это скрывал?
— Скрывал
— МОЛЧАТЬ! Я ВАМ ЗАПРЕЩАЮ! — в панике проверещал дядя Вернон.
Тётя Петуния в ужасе глотнула ртом воздух.
— Сходили б вы проветриться, оба, — посоветовал Хагрид. — Ты — колдун, Гарри.
Наступила тишина, нарушаемая лишь шумом моря и завываниями ветра.
— Я —
— Колдун конечно, — повторил Хагрид, снова усаживаясь на диван, со скрипом просевший ещё ниже, — а по мне, так колдун отменный, — ишо б подучиться. С такими-то родителями, кем те ишо быть? И, по-мойму, пора те прочитать наконец своё письмо.
Гарри протянул руку за вожделённым желтоватым конвертом, адресованным: «
Директор: Альбус Дамблдор
Вопросы вспыхнули в голове Гарри, словно фейерверк, и он не мог решить, который задать первым. Поразмыслив немного, запинаясь, он спросил:
— Что значит: они ждут мою сову?