Дрожащая с головы до ног Винки затрясла головой:
— Молчите, господин Барти, молчите, не говорите больше ничего, вы сделаете плохо вашему отцу!
Но Сгорбс лишь снова глубоко вдохнул и продолжал всё так же сухо:
— Дементоры слепые. Они почуяли, что в Азкабан вошёл один здоровый и один умирающий. А потом почуяли, что из Азкабана выходит один здоровый и один умирающий. Отец вынес меня, переодетого в одежду матери, на случай, если заключённые увидят нас сквозь решётку... Мама вскоре умерла в Азкабане. До самого конца она старательно принимала всеэссенцию. Её похоронили в моём обличии и под моим именем. Все считали, что она — это я.
Веки молодого человека дрогнули.
— А что сделал с тобой отец, когда ты снова оказался дома? — тихо спросил Думбльдор.
— Инсценировал мамину смерть. Тихие похороны, пустая могила. Наш домовый эльф, Винки, выходила меня, вернула к жизни. После этого я должен был скрываться от людей. Меня нужно было держать под контролем. Отец заклинаниями подавлял мою волю. Когда ко мне вернулись силы, я мечтал только об одном — найти моего господина... вернуться к нему и служить ему.
— Как отец подавлял твою волю? — спросил Думбльдор.
— Проклятие подвластия, — ответил бывший Хмури. — Он полностью контролировал меня. Заставлял днём и ночью носить плащ-невидимку. Я всегда был под надзором домового эльфа. Она была моим сторожем и моей нянькой. Она меня жалела. Уговаривала отца изредка баловать меня чем-нибудь. В награду за хорошее поведение.
— Господин Барти, господин Барти, — зарыдала Винки из-под пальчиков, — нельзя это рассказывать, нам будет плохо...
— Кто-нибудь ещё знал, что ты жив? — по-прежнему мягко допрашивал Думбльдор. — Кроме твоего отца и домового эльфа?
— Да, — ответил Сгорбс, и его веки вновь дрогнули. — Ведьма из департамента моего отца. Берта Джоркинс. Она пришла к нам домой, принесла отцу бумаги на подпись. Его дома не было. Винки провела её в дом и вернулась на кухню ко мне. Но Берта Джоркинс услышала, как Винки со мной разговаривает. И подкралась разведать. Услышала достаточно и догадалась, кто скрывается под плащом-невидимкой. Отец вернулся домой. Она набросилась на него с обвинениями. Он наложил на неё очень сильное заклятие забвения. Слишком сильное. Сказал, что оно навсегда повредило её память.
— А чего она полезла в личные дела хозяина? — плакала Винки. — Чего ей было от нас надо?
— Расскажи про финальный матч чемпионата мира, — велел Думбльдор.
— Это Винки уговорила моего отца, — монотонно отвечал Сгорбс. — Умоляла долгие месяцы. Я уже многие годы не выходил из дому. А я когда-то очень любил квидиш. Отпустите его, просила она. Он не будет снимать плащ-невидимку. Пусть посмотрит матч. Хоть на воздухе побудет. Сказала отцу, что мама умерла ради моей свободы. Что она спасала меня не для тюремного заточения. В конце концов он согласился... Всё было тщательно спланировано. Отец отвёл нас с Винки в Высшую ложу рано утром. Винки должна была говорить, что держит место для отца. А я должен был сидеть тихо под плащом-невидимкой. Мы бы ушли последними. Винки была бы как будто одна. Никто бы ничего не узнал.
Но Винки понятия не имела, что я стал сильнее. Я боролся с проклятием подвластия. Ненадолго выходил из-под отцовского контроля и временами становился почти самим собой. Всё случилось там, в Высшей ложе. Я как будто очнулся от долгого сна. Вокруг люди, идёт игра, и я вдруг вижу палочку — она высовывается из кармана у мальчика впереди. Последний раз я держал в руках палочку ещё до Азкабана. И я её украл. Винки не знала. Винки боится высоты. Она прятала лицо.
— Господин Барти, хулиган вы этакий! — прошептала Винки, и между пальцев просочились слёзы.
— Значит, ты взял палочку, — сказал Думбльдор, — и что же ты с нею сделал?