Гарри Поттер и Орден Феникса

Декретом номер двадцать шесть учителям запрещалось обсуждать статью, но они всё-таки находили способы на неё откликнуться. Профессор Спарж начислила «Гриффиндору» двадцать баллов только за то, что Гарри передал ей лейку; профессор Флитвик после урока сунул ему коробочку пищащих сахарных мышей, шепнул: «Ш-ш-ш!» — и убежал; а профессор Трелони разрыдалась на уроке и, к вящему неудовольствию Кхембридж, объявила удивлённому классу, что, как выясняется, Гарри не грозит безвременная кончина и он доживёт до преклонного возраста, станет министром магии и родит двенадцать детей.

Но самый большой подарок Гарри получил на следующий день, когда бежал по коридору на превращения. Внезапно его остановила Чо; не успел он опомниться, как её рука оказалась в его руке, и она зашептала ему на ухо:

— Не обижайся на меня, пожалуйста, не обижайся. Это интервью... Ты такой смелый... Я так плакала!

Жаль, конечно, что ей снова пришлось проливать слёзы, но зато она и Гарри помирились! Какое счастье! Потом Чо быстро поцеловала его в щёку и убежала. Ликование Гарри было беспредельно; казалось, обрадоваться ещё больше невозможно, но тут у класса превращений к нему подошёл Шеймас.

— Я только хотел сказать, — промямлил он, щурясь на левое колено Гарри, — что я тебе верю. И ещё я послал журнал маме.

А когда после обеда в библиотеке Гарри увидел Малфоя с дружками, его счастье стало абсолютным. Малфой, Краббе, Гойл и ещё какой-то дохляк — Гермиона шепнула Гарри на ухо, что это Теодор Нотт, — сидели, склонившись друг к другу. Гарри искал на полках книгу по частичным исчезаниям. Компания Малфоя дружно оглянулась. Гойл угрожающе хрустнул костяшками, а Драко шепнул что-то Краббе — несомненно, какую-то гадость. Гарри прекрасно понимал, что с ними такое: благодаря ему теперь все знают, что их отцы — Упивающиеся Смертью.

— А главное, — шепнула довольная Гермиона, когда они выходили из библиотеки, — эти болваны не смеют ничего отрицать — нельзя же признаться, что они читали интервью!

И, словно для полноты счастья, за ужином ребята узнали от Луны, что ни один номер «Правдобора» не расходился быстрее.

— Папа печатает дополнительный тираж! — сообщила она Гарри, возбуждённо тараща глаза. — Он поражён: оказалось, людям это даже интереснее, чем складкорогие стеклопы!

Вечером Гарри был героем гриффиндорской гостиной. Фред с Джорджем дерзко наложили на обложку «Правдобора» увеличительное заклятие и повесили её на стену. Гигантская голова Гарри, наблюдая за общим весельем, периодически громко изрекала что-нибудь вроде: «МИНИСТЕРСТВО — КОЗЛЫ» или «ЖРИ НАВОЗ, КХЕМБРИДЖ». Гермиона ругалась, что это не смешно и мешает ей сосредоточиться. Кончилось тем, что она разозлилась и рано ушла спать. Через пару часов говорильное заклятие начало выветриваться, и плакат больше не казался таким уж забавным: он, всё тоньше пища, чаще и чаще выкрикивал отдельные слова: «НАВОЗ!.. КХЕМБРИДЖ!» От этого у Гарри разболелась голова; шрам стало покалывать, и скоро, под разочарованный стон гриффиндорцев, сидевших вокруг и в невесть какой раз просивших рассказать об интервью, он объявил, что тоже хочет лечь пораньше.

В спальне никого не было. Гарри постоял у окна, прижимаясь лбом к холодному стеклу, — это успокаивало боль. Потом разделся и лёг, мечтая лишь об одном — чтобы прошла голова. Его подташнивало. Он повернулся на бок, закрыл глаза и практически сразу уснул...

И очутился в тёмной комнате с занавешенными окнами, освещённой единственным канделябром. Он стоял позади кресла, держась за спинку. На тёмном бархате обивки резко выделялись пальцы, длинные, белые — такие белые, будто он много-много лет провёл под землёй. Его кисть напоминала большого бесцветного паука.

Перед креслом, в круге света, на коленях стоял человек в чёрной мантии.

— Значит, меня неверно информировали, — заговорил Гарри пронзительным, холодным, пульсирующим от гнева голосом.

— Господин, умоляю, пощадите, — прохрипел с пола человек. Он заметно дрожал. На чёрных волосах мерцал отблеск свечей.

— Я не виню тебя, Гадвуд, — объявил Гарри всё тем же холодным жестоким голосом.

Он отпустил спинку кресла, обошёл вокруг, приблизился к коленопреклонённому человеку и воззрился на него из мрака, с высоты — гораздо выше обычного.

— Ты уверен в достоверности этих фактов? — спросил Гарри.

— Да, милорд, да... Я ведь работал в департаменте всё... всё-таки.

— Эйвери утверждал, что Дод сможет его забрать.

— Дод никак не мог, господин... Он, должно быть, и сам знал, что это невозможно... Видимо, поэтому он так сопротивлялся проклятию подвластия Малфоя...

— Встань, Гадвуд, — прошептал Гарри.

Человек вскочил с колен так поспешно, что едва не упал. В свете свечей чётким рельефом обозначились отметины на рябом лице. Гадвуд, не решаясь окончательно распрямить спину, застыл в нелепом полупоклоне, опасливо поглядывая Гарри в лицо.

— Ты правильно поступил, рассказав мне об этом, — промолвил Гарри. — Очень правильно... Получается, я потратил массу времени на бесплодные шаги... но это не важно... начнём сначала. Лорд Вольдеморт благодарен тебе, Гадвуд...