Гарри Поттер и Орден Феникса

Любезный мистер Поттер,

В дополнение к нашему письму, ориентировочно двадцатидвухминутной давности, Министерство Магии сообщает о пересмотре своего решения относительно немедленного уничтожения Вашей палочки. Вам разрешается сохранить палочку до дисциплинарного слушания по Вашему делу, которое состоится 12 августа, и на котором будет принято официальное решение.

Вследствие переговоров с Директором Школы Волшебства и Ведьмовства «Хогвартс», Министерство приняло взаимоприемлемое решение рассмотреть в указанную дату также и вопрос Вашего исключения. В соответствие с этим, Вы считаетесь временно исключенным из Школы, вплоть до последующего разбирательства.

С наилучшими пожеланиями,

искренне Ваша,

Мафальда Хопкерк

Отдел Неправомерного применения магии

Министерство Магии

Это письмо Гарри прочел три раза подряд. Хотя страхи не торопились рассеиваться, но от понимания, что окончательно вопрос об исключении еще не решен, слегка развеялась сжимавшая грудь удушливая тоска. Кажется, все зависит от слушания его дела двенадцатого августа.

— Ну, — спросил дядя Вернон, отрывая Гарри от раздумий, — что на этот раз? Тебе уже вынесли приговор? — и с запоздалой надеждой добавил: — У вас там смертная казнь есть?

— Мне нужно явиться на слушание дела, — сказал Гарри.

— И там тебя приговорят?

— Видимо, да.

— Будем надеяться, — злобно буркнул дядя Вернон.

— Хорошо… раз это все… — Гарри встал.

Ему отчаянно хотелось остаться одному, подумать, может быть послать письмо Рону, Гермионе или Сириусу.

— НЕТ УЖ, НИ ЧЕРТА ХОРОШЕГО, НЕ ВСЁ! — заорал дядя Вернон. — СЯДЬ НА МЕСТО!

— Что еще? — нетерпеливо спросил Гарри.

— ДАДЛИ! — рявкнул дядя Вернон. — Я хочу толком понять, что случилось с моим сыном!

— ПРЕКРАСНО! — взвился Гарри, и от гнева с конца палочки, которую он не выпускал из рук, сорвались красные и золотые искры.

Все трое Дарсли испуганно вздрогнули.

— Мы с Дадли шли по дорожке между Магнолия-Кресчент и Уистерия-Уок, — скороговоркой начал Гарри, пытаясь обуздать бешенство. — Дадли стал ко мне цепляться, я вытащил палочку, но не воспользовался ею. И тут появились два дементора…

— Да ЧТО еще за деметры? — гневно воскликнул дядя Вернон. — Что они ДЕЛАЮТ?

— Я же сказал вам — они высасывают из человека все счастье, — пояснил Гарри. — А если им подворачивается возможность, то целуют…

— Целуют? — вытаращил глаза дядя Вернон. — Целуют?

— Так называется, когда они высасывают душу через рот.

Тетя Петуния сдавленно вскрикнула:

— Душу? Они же не забрали у него… у него же осталась…

Она схватила сына за плечи и принялась трясти, словно пытаясь на слух определить, гремит ли внутри у Дадли душа.

— Ну разумеется, душа при нем, иначе было бы заметно, — сердито фыркнул Гарри.

— Сынок, ты разделался с ними, да? — громогласно осведомился дядя Вернон с видом человека, который пытается вернуть беседу в привычное для него русло. — Врезал им пару навесных слева, а?

— Дементорам нельзя дать пару навесных слева, — процедил Гарри.

— Тогда чего он в порядке? — разбушевался дядя Вернон. — Почему он… с душой?

— Потому, что я вызвал Патронуса…

ВЖИХ! С грохотом, хлопаньем крыльев, в клубах пыли, из камина вывалилась четвертая сова.

— РАДИ ВСЕГО СВЯТОГО! — взревел дядя Вернон, выдрав из усов целые клочья волос, чего с ним не случалось уже очень давно. — У МЕНЯ ЗДЕСЬ НЕ БУДЕТ СОВ! Я ЭТОГО НЕ ПОТЕРПЛЮ! ЗАЯВЛЯЮ ТЕБЕ ПРЯМЫМ ТЕКСТОМ!

Но Гарри уже снимал пергаментный свиток с совиной лапы. Он был так уверен, что это письмо от Дамблдора, которое объяснит все-все: дементоров, Миссис Фигг, что творится в Министерстве, и как он, Дамблдор, намеревается все уладить, — уверен настолько, что впервые в жизни испытал разочарование, когда узнал почерк Сириуса. Не обращая внимания на продолжающийся пафосный монолог дяди Вернона о совах и щурясь от второго облака пыли, поднятого совой, вылетевшей обратно через дымоход, Гарри прочел письмо Сириуса.

Артур только что рассказал нам, что произошло.

Из дому больше ни ногой, ни в коем случае.

Реакция крестного, с учетом событий сегодняшнего вечера, показалась Гарри настолько неадекватной случившемуся, что он даже перевернул пергамент, ища продолжение письма; но на обороте больше ничего не оказалось.