Гарри с трудом подавил смех. По отношению к своему сыну Дадли, Дарсли были удивительно слепы. Каждый вечер, на протяжении всех каникул, они принимали за чистую монету любую его незатейливую ложь о визите на чай к какому-нибудь очередному члену своей компании. Гарри знал совершенно точно, что Дадли ходил вовсе не чай пить: он и его компания все вечера проводили, громя детскую площадку в парке, покуривая за углами и швыряя камни в проезжавшие автомобили и проходящих детей. Во время своих вечерних прогулок по Литтл-Уингингу[5] Гарри не раз заставал их за этим занятием — сам он большую часть каникул бесцельно бродил по улицам, по пути выуживая из мусорных баков газеты.
Прозвучал музыкальный проигрыш, предваряющий выпуск семичасовых новостей, и у Гарри засосало под ложечкой. Может быть, сегодня вечером… как-никак, уже месяц прошел… все и выяснится…
— Будь моя воля, я б им устроил пожизненную сиесту! — вскипел дядя Вернон, заглушая диктора.
В то же самое время, снаружи, на клумбе, напряжение пошло на убыль. Если бы что-нибудь случилось, то наверняка в новостях об этом сказали бы в первую очередь: смерть и разрушения куда важнее, чем попавшие в затруднительное положение отпускники.
Гарри медленно перевел дух и стал смотреть в ослепительно-синее небо. Каждый новый день этого лета похож на предыдущий: мучаешься, ждешь, потом отпустит ненадолго, и снова нарастает напряжение… и постоянно один и тот же, все более и более настойчивый вопрос:
На всякий случай, он продолжал слушать: вдруг прозвучит какой-нибудь недоступный магглам намек — необъяснимое исчезновение, или, быть может, загадочная авария… Но после забастовки испанских грузчиков последовал репортаж о засухе на Юго-Востоке («Надеюсь, наш сосед слушает это! — проревел дядя Вернон. — Вместе со своими поливалками в три часа ночи!..»), затем о вертолете, едва не рухнувшем в поле Суррея, потом о разводе популярной актрисы со своим знаменитым мужем («Можно подумать, нам очень интересно их грязное белье полоскать», — фыркнула тетя Петунья, которая одержимо выискивала подобные сплетни в каждом журнале, попавшем в ее костлявые руки).
Вечереющее небо слепило глаза, Гарри зажмурился в тот момент, когда диктор произнес:
Гарри открыл глаза. Раз дошло до попугайского воднолыжного спорта, значит, больше ничего стоящего не будет. Он осторожно перевернулся на живот и встал на четвереньки, готовясь отползти от окна.
Он уже передвинулся на пару дюймов, как вдруг события завертелись одно за другим.
Сонную тишину, точно выстрел, разорвало громкое, раскатистое: «
Гарри показалось, что голова раскололась надвое. Из глаз брызнули слезы, он покачнулся, пытаясь разглядеть на улице источник шума, но как только, с немалым трудом, выпрямился, две огромные багровые руки высунулись из открытого окна и крепко схватили его за горло.
—
— Отцепитесь… от… меня! — прохрипел Гарри.
Несколько секунд они боролись. Левой рукой Гарри пытался разжать дядины пальцы-сосиски, а правой крепко сжимал поднятую палочку, и тут боль в его голове вспыхнула особенно сильно, дядя Вернон, словно получив заряд электрошокера, ойкнул и разжал руки. Как будто невидимая отталкивающая сила исходила от его племянника, сделав прикосновение к нему непереносимым.