Гарри Поттер и Орден Феникса

Если повезет, совы принесут и письма от его лучших друзей — Рона и Гермионы, хотя Гарри давным-давно оставил всякую надежду на то, что в их письмах окажется ценная информация.

«Про Сам-Знаешь-Кого мы болтать не можем, понятное дело… Нам сказали не писать ничего важного, потому что письма могут перехватить… У нас дел по горло, но подробно писать не могу… Много чего происходит, но все расскажем при встрече…»

Но когда будет эта встреча? Похоже, точная дата никого не волновала. В открытке ко дню рождения Гермиона написала: «Надеюсь, мы увидимся очень скоро», но как скоро наступит это «скоро»? Насколько Гарри мог судить по неопределенным намекам в письмах, Гермиона и Рон были вместе, возможно дома у Рона. Думать о том, как они развлекаются в Норе, пока он торчит тут, на Прайвет-драйв, было невыносимо. На самом деле Гарри был настолько зол на них, что выбросил, даже не открыв, посланные ко дню рождения две коробки шоколадных конфет из магазина «Пригоршня Сластей».[6] После увядших листиков салата, которые достались ему в тот день на ужин от тети Петуньи, об этом пришлось пожалеть.

И чем же так заняты Рон и Гермиона? Почему он, Гарри, этим не занят? Разве он не доказал, что может справиться с тем, что им не по силам? Неужели о его заслугах все забыли? Разве не он очутился на том кладбище и видел, как убили Седрика, разве не его привязали к надгробной плите, и едва не убили?

«Не думай об этом», — категорично приказал себе Гарри, в сотый раз за лето. Он и так постоянно оказывался на кладбище в страшных снах, не хватало еще размышлять об этом наяву.

Он свернул на Магнолия-кресчент,[7] дошел до середины, потом завернул в узкий проулок за гаражами, где когда-то впервые столкнулся со своим крестным. По крайней мере Сириусто, кажется, понимал, каково приходится Гарри. Хотя в его письмах тоже не было никаких важных новостей, но уж во всяком случае дразнящих намеков крестный не писал, а предостерегал и утешал:

«Твое разочарование всем происходящим мне понятно… Будь паинькой и все образуется… Будь осторожен и не совершай опрометчивых поступков…»

«Ну и ладно, — размышлял Гарри, пройдя Магнолия-кресчент и свернув на Магнолия-роуд, в сторону темнеющего парка с детской площадкой, — я делаю все (ну, почти все), как советует Сириус». Во всяком случае, он не поддается искушению привязать к метле сундук и своим ходом отправиться в Нору.

На самом деле Гарри считал, что ведет себя просто идеально, — учитывая свое отчаяние и злость на то, что приходится так долго торчать на Прайвет-драйв и прятаться на клумбах в надежде услышать хоть какой-нибудь намек на то, чем занимается Лорд Волдеморт. И все-таки, как ни крути, досадно выслушивать подобное от человека, который двенадцать лет провел в Азкабане, тюрьме для магов, сбежал оттуда, чтобы совершить убийство, за которое и был осужден изначально, а потом скрылся от преследования на украденном гиппогрифе.

Гарри перелез через запертые ворота парка и побрел по выжженной солнцем траве. Парк был так же пуст, как и окрестные улицы. Подойдя к качелям, Гарри сел на те последние, которые еще не успел сломать Дадли со своими приятелями, обхватил рукой цепь и, понурившись, опустил голову.

Теперь он даже на клумбе Дарсли прятаться не сможет. Завтра придется изобрести другой способ слушать новости. А пока ему предстоит только очередная изматывающая, тревожная ночь, потому что даже когда кошмаров о Седрике нет, то мучают сны про длинные темные коридоры, которые вечно заканчиваются тупиками и запертыми дверями, — наверное от безысходности, в которой он оказался наяву. Порой шрам на лбу тревожно саднил, но Гарри больше не обольщался, что этот факт заинтересует Рона, или Гермиону, или Сириуса. Раньше шрам болел, предупреждая, что Волдеморт становится все сильнее, а теперь, когда Волдеморт вернулся, друзья скорее всего напомнят, что постоянное покалывание вполне закономерно… что волноваться не о чем… что эта новость устарела…