— Потому что… Потому что слишком много дорогих мне людей умерло. И я боюсь, что не смогу… сопротивляться искушению поговорить с ними. С мамой. С папой. С миссис Кейн. С Сириусом.
— …С профессором МакГонагалл, — кивнула Гермиона.
— И я не знаю, сколько их еще будет, — вздохнул Гарри. — Остается только постараться не увеличить список.
— Но, Гарри, Книга Родов говорит, что…
— Что Поттеры тоже связаны с Певереллами? Через… Иоланту Певерелл, да?
— Да. И значит…
— И значит, мантия-невидимка папы вполне может быть той самой…
— Не «может быть», Гарри. Это почти точно она. Ты помнишь, что сказала Лаванда про ту мантию, которую мы подарили ей на свадьбу? Которую Виктор порвал, хотя ее и можно починить?
— Что она почти такая же хорошая, как моя?
— Да. А между прочим, ты говорил, что это самая дорогая и качественная мантия, которую ты смог найти, так?
— Так. Но старые вещи…
— Да, Гарри, древние артефакты, конечно, часто бывают очень мощными, мощнее, чем новые, но… Ты в курсе, что вот как раз мантии-невидимки быстро выдыхаются? Какие за пару лет, а какие за двадцать, но выдыхаются? А значит, старые мантии обязательно будут хуже новых. Между прочим, Рон нашел одну такую на Складе, но она делает его лишь чуть-чуть прозрачным — через нее, точнее, через Рона в ней, только очень яркий «Люмос» увидеть можно, я проверяла.
Гарри задумался. Он помнил, что на одном из занятий Гермиона действительно что-то колдовала рядом с закутанным в древнюю серую хламиду Роном.
— А папиной мантии уже минимум двадцать пять лет, а скорее… Скорее, даже больше, — наконец, сказал он, играя лежащим на столе Воскрешающим Камнем. — Значит, ты считаешь, что мантия, камень этот… и палочка, которая в кабинете директора лежит — это те самые Дары Смерти?
— Да. И помнишь, ты рассказывал, как Дамблдор рассматривал камень из уничтоженного кольца? Подменный камень?
— …И был очень сильно разочарован, когда понял, что это просто змеевик с таким вот рисунком. То есть он искал Камень… — Гарри вздохнул. — Он искал его, чтобы вызвать свою сестру. Да. Ему нельзя даже говорить о Дарах. Черт, я становлюсь таким же, как он?
— Ну, это честно. Он же не сказал тебе про палочку? А она, эта палочка, действительно злая, я имею в виду ту, которая… — Гермиона запнулась и не так чтобы слишком ловко сменила тему: — Да и про мантию тоже, она ведь у него хранилась после… после того Хэллоуина. Вот и ты не говори ему про Камень.
— Разумно, — кивнул Гарри; он решил не смущать подругу расспросами о том, когда и при каких обстоятельствах та познакомилась с характером Вспомогательной Палочки. — Съеденный нарглами Дамблдор — это не для слабонервных. Тем более… Тем более, что Дамблдор был знаком с Гриндевальдом, а Гриндевальд выбрал именно этот знак в качестве своей эмблемы. И…
Он замолчал. Гермиона закусила губу.
— И когда Дамблдор заглянул в память миссис Кейн, которую во время войны пытали нацисты, он… Он пришел в ужас и удалил все ее воспоминания об этом. Учитывая связь Гриндевальда с Гитлером и связь Дамблдора с Гриндевальдом… Я думаю, что он многое сделал для того, чтобы Гриндевальд стал тем, кем он стал, и теперь он чувствует вину за то, что успел натворить до того, как они расстались из-за гибели его сестры. И именно поэтому он так боится убить кого-то.
— Вот как, — медленно сказала Гермиона. — Вот, значит, как… Тогда… Тогда я его очень хорошо понимаю.
— Почему? — поинтересовался Гарри.
— Потому что… Понимаешь… Я всегда думала, почему Дамблдор старается никого не убивать. Даже если… Даже если это значит риск того, что потом из-за этого погибнут невинные. Он просто боится, что ошибется, вот и… стрижет всех под одну гребенку. Точнее, даже наоборот: не стрижет, а так, причесывает. Ну или просто по головке гладит.
— А причем тут ты? Ну или твое понимание?
— При том, что… Скажи, Гарри, — она глубоко выдохнула. — Тебя не удивляет мое… немного излишнее доверие к авторитетам и установленным ими правилам?
— Ну… Я привык. Это просто часть тебя, а я люблю тебя целиком, а не по частям. К тому же ты стала намного… менее доверчивой.
— Менее доверчивой по отношению к Дамблдору, Гарри. Намного менее. Менее доверчивой к книгам — ну, это после Локхарта. Но… Ты ведь помнишь, каким было мое детство из-за… всяких странностей? Я имею в виду ту ссору с моими родителями, там, где они сейчас прячутся?
— Помню.
— Из-за этого, из-за странностей я… Я почти не играла с другими детьми, да и вообще мало с кем общалась. И поэтому я не чувствую, что на самом деле хорошо, а что плохо. Ведь это можно понять, только живя среди людей. Нет, я знаю это, теоретически знаю, но все это знание — из книг и от взрослых. Я… Я знаю, н-но н-не ч-чувствую, понимаешь?!
— И из-за этого ты соблюдала все правила, даже глупые, только чтобы ничего не нарушить?!
— Ну… да. Соблюдала. Почти всегда.
— Ага. За редкими исключениями. Ложь профессору МакГонагалл в туалете Миртл, поджигание профессора Снейпа на трибуне…
— Участие в, прямо скажем, изнасиловании профессора Локхарта, — кивнула она, — натравливание василиска на Драко Малфоя…