Гарри Поттер и принц-полукровка

Тот занял свое обычное место у письменного стола, где уже стоял дубльдум и два крошечных хрустальных флакона с клубящимися воспоминаниями.

– Профессор Трелони так и не смирилась с Фиренце? – спросил Гарри.

– Нет, – ответил Думбльдор. – Прорицание доставляет куда больше хлопот, чем я мог предвидеть; мне-то ведь не довелось изучать этот предмет. Просить Фиренце вернуться в лес нельзя, он там считается отщепенцем; просить уйти Сибиллу Трелони тоже недопустимо. Между нами говоря, она не имеет ни малейшего представления, какие опасности подстерегают ее за пределами замка. Видишь ли, Сибилла не знает – и было бы крайне неблагоразумно ее просвещать, – что пророчество о тебе и Вольдеморте сделано ею. – Думбльдор глубоко вздохнул, а потом произнес: – Однако не забивай себе голову моими служебными неурядицами. Нам предстоит обсудить куда более насущные вопросы. Во-первых – удалось ли тебе выполнить то, о чем я попросил в конце прошлого занятия?

– Ой, – вырвалось у Гарри. Из-за курсов аппарирования, квидиша, отравления Рона, собственного треснутого черепа и попыток выяснить, что затевает Малфой, он почти забыл о задании Думбльдора… – Понимаете, сэр, я спрашивал у профессора Дивангарда после урока зельеделия, но он не захотел ничего рассказывать…

Повисла небольшая пауза.

– Ясно, – чуть погодя промолвил Думбльдор. Он взглянул поверх очков-полумесяцев, отчего Гарри, как обычно, почудилось, будто его просвечивают рентгеном. – И теперь ты считаешь, что сделал все возможное? Употребил все свои недюжинные способности? Исчерпал до дна все мыслимые хитрости?

– Понимаете. – Гарри замялся, не зная, что и сказать. Единственная попытка раздобыть воспоминание неожиданно показалась ему постыдно жалкой. – Когда Рон по ошибке проглотил любовное зелье, я повел его к профессору Дивангарду. Я думал, что, может, если он будет в хорошем настроении…

– Получилось? – спросил Думбльдор.

– Эмм… нет, сэр, Рон выпил яд…

– …и тебе, естественно, стало не до воспоминания. Ничего другого я и не ожидал: действительно, твой лучший друг был в опасности. Но, когда выяснилось, что мистер Уизли поправится, я рассчитывал, что ты вернешься к выполнению задания. Мне казалось, я доходчиво объяснил, насколько это важно; сделал все, что в моих силах, дабы ты понял: на этом воспоминании зиждется все, без него мы лишь напрасно потеряем время.

Жгучий стыд пополз от макушки Гарри по всему телу. Думбльдор не повышал голоса, в его словах не слышалось гнева, но лучше бы он кричал; трудно представить нечто хуже этого холодного разочарования.

– Сэр, – с отчаянием проговорил Гарри, – это не потому, что я не старался, просто у меня были другие… другие…

– Вещи на уме, – закончил за него Думбльдор. – Понимаю.

Снова повисло до крайности неловкое молчание, какого еще не бывало между ними; оно длилось и длилось, нарушаемое только тихим посапыванием Армандо Диппета, чей портрет висел у Думбльдора над головой. Гарри казалось, что с прихода сюда он сам как-то уменьшился, сел, точно свитер.

Он почувствовал, что уже не в силах это переносить, и выдавил:

– Профессор Думбльдор, мне очень, очень жаль. Мне следовало сделать больше… понять, что вы бы не просили, если б это не было настолько важно.

– Спасибо, что ты так говоришь, Гарри, – тихо ответил Думбльдор. – Стало быть, я могу надеяться, что с сегодняшнего дня это дело станет для тебя главным? Без воспоминания Дивангарда наши уроки лишены смысла.

– Я обещаю, сэр, что его добуду, – серьезно сказал Гарри.

– Тогда забудем пока об этом, – смягчившись, произнес Думбльдор, – и вернемся к нашей истории. Ты помнишь, на чем мы остановились?

– Да, сэр, – не раздумывая, ответил Гарри. – Вольдеморт убил отца и бабушку с дедушкой и подставил своего дядю Морфина. Потом вернулся в «Хогварц» и стал узнавать… у профессора Дивангарда об окаянтах, – смущенно промямлил он.

– Очень хорошо, – похвалил Думбльдор. – Надеюсь, ты помнишь, как я сказал в самом начале занятий, что нам предстоит пуститься в дебри самых смелых догадок?

– Да, сэр.

– Думаю, ты согласишься, что до сих пор мы видели вполне достоверные подтверждения моих умозаключений о жизни Вольдеморта до семнадцати лет?

Гарри кивнул.

– Отныне же, – продолжал Думбльдор, – все становится намного туманнее. Если найти свидетельства о мальчике Реддле было трудно, то разыскать людей, готовых делиться воспоминаниями о взрослом Вольдеморте, оказалось почти невозможно. Сомневаюсь, что хоть одной живой душе, кроме него самого, доподлинно известны подробности его жизни после «Хогварца». Но у меня есть два последних воспоминания, которые мне бы хотелось с тобой обсудить. – Думбльдор показал на хрустальные флакончики, которые посверкивали рядом с дубльдумом. – С радостью выслушаю твое мнение о том, насколько верными кажутся тебе мои выводы.

Думбльдор так высоко ценит его мнение? Гарри еще больше устыдился, что не сумел раздобыть воспоминание об окаянтах, и виновато заерзал. Думбльдор тем временем изучал на свет содержимое первого флакона.