Гарри Поттер и принц-полукровка

Дивангард уставился на него, рассеянно поглаживая толстыми пальцами ножку кубка.

– Задание по защите от сил зла?

Однако он, вне всякого сомнения, прекрасно понимал, что вопрос не имел отношения к учебе.

– Не совсем, сэр, – ответил Реддль. – Просто… наткнулся в книге и не очень понял, что это такое.

– Мд-да… разумеется… надо сильно постараться, чтобы найти в «Хогварце» книгу о сущности окаянтов, – сказал Дивангард. – Это из области самой черной магии, Том, наичернейшей.

– Но вы ведь о них все знаете, да, сэр? В смысле колдун такого масштаба… разумеется, если вы не можете сказать, тогда, конечно… просто кому и знать, как не вам… вот я и подумал, дай спрошу…

Великолепно сыграно, невольно восхитился Гарри; нерешительность, небрежное любопытство, осторожная лесть – все в меру. Гарри самому часто приходилось выпытывать разные сведения у людей, не желавших ими делиться, и он не мог не оценить мастерства. Ясно, что ответ на вопрос нужен Реддлю позарез, и возможно, он давным-давно дожидался подходящего момента.

– Что ж, – проговорил Дивангард, не глядя на Реддля и поигрывая ленточкой, украшавшей крышку коробки с ананасовыми цукатами, – краткая справка, конечно, не повредит. Для общего развития. Окаянт – предмет, в котором человек прячет фрагмент своей души.

– Как это? Я не вполне понимаю, сэр, – сказал Реддль.

Он прекрасно владел голосом, но Гарри все равно чувствовал его волнение.

– Представь: ты расщепляешь душу, – объяснил Дивангард, – и помещаешь один фрагмент в некий предмет вне своего тела. Тогда, даже если тело пострадает или будет уничтожено, на земле останется неповрежденная часть души. Но, разумеется, существовать в таком виде…

Дивангард поморщился, а Гарри невольно вспомнил слова, которые слышал почти два года назад: «Я потерял свое тело, я стал меньше, чем дух, меньше, чем призрак… однако я остался жив».

– …хотели бы немногие, Том, очень немногие. Смерть куда предпочтительней.

Но Реддля сжирало жадное любопытство; его глаза горели алчным огнем, он больше не мог изображать безразличие:

– А как расщепить душу?

– Видишь ли, – смущенно ответил Дивангард, – следует понимать, что душа должна оставаться единой и неделимой. А расщепление ее – акт насильственный и противоестественный.

– Но как это делается?

– Посредством злодеяния, самого страшного – убийства. Оно рвет душу на куски, чем и пользуются для создания окаянтов: оторванную часть души помещают в…

– Помещают? Но как?..

– Есть какое-то заклинание, не спрашивай, я не знаю! – вскричал Дивангард, мотая головой, как слон, которого одолели москиты. – Я что, похож на человека, который пробовал этим заниматься? Я похож на убийцу?

– Что вы, сэр, конечно нет, – поспешно заверил Реддль. – Простите… я не хотел вас обидеть…

– Ладно, ладно, не обидел, – проворчал Дивангард. – Такие вещи, естественно, вызывают любопытство… колдунов определенного калибра всегда волновал этот аспект магии…

– Да, сэр, – согласился Реддль. – Но я все равно не понимаю… просто любопытно… какой прок от одного окаянта? Душу можно расщепить только раз? Не лучше ли, не надежней умножить число фрагментов? Например, семь – самое могущественное волшебное число, не будет ли семь?..

– Мерлинова борода, Том! – взвизгнул Дивангард. – Семь! Одно убийство – и то плохо! И вообще… разорвать душу – уже преступление… но на семь частей…

Дивангард очень разволновался, смотрел на Реддля так, словно никогда прежде не видел его отчетливо, и явно жалел, что вообще согласился на разговор.

– Наша дискуссия, конечно, – пробормотал он, – носит чисто гипотетический характер, так ведь? Научный…

– Да, сэр, разумеется, – быстро ответил Реддль.

– И все-таки, Том… пожалуйста, не болтай о нашей беседе… вряд ли кому понравится, что мы обсуждали окаянты. Видишь ли, в «Хогварце» эта тема под запретом… Думбльдор здесь особенно строг…

– Я буду нем как рыба, сэр, – пообещал Реддль и ушел, но Гарри успел увидеть его лицо, искаженное гримасой безумного счастья, совсем как в тот миг, когда он узнал, что он колдун, – счастья, которое почему-то не красило его точеных черт, но, напротив, лишало их человечности…

– Спасибо, Гарри, – тихо произнес Думбльдор. – Пойдем…

Когда Гарри вернулся в кабинет, директор уже садился за стол. Гарри тоже сел и стал ждать, что скажет Думбльдор.

– Я давно мечтал раздобыть это свидетельство, – наконец заговорил тот. – Оно подтверждает, что я прав, но также показывает, сколько нам еще предстоит сделать…

Гарри вдруг заметил, что бывшие директора и директрисы все до единого проснулись и прислушиваются к их разговору; один толстый красноносый колдун даже вытащил слуховой рожок.

– Итак, Гарри, – продолжал Думбльдор. – Ты, конечно, понимаешь все значение того, что мы слышали. Примерно в твоем возрасте, плюс-минус несколько месяцев, Том Реддль готов был сделать все мыслимое и немыслимое, дабы обрести бессмертие.