Гарри Поттер и принц-полукровка

– Сэр, так вы считаете, ему удалось? – спросил Гарри. – Он создал окаянт? И поэтому не умер, когда пытался убить меня? Где-то у него был спрятан окаянт? И сохранился фрагмент души?

– Фрагмент… или больше, – проговорил Думбльдор. – Ты же слышал, о чем спрашивал Вольдеморт: он хотел узнать, что бывает с колдунами, которые создают более одного окаянта; с теми, кто так жаждет избежать смерти, что готов совершать много убийств, снова и снова рвать душу на части и сохранять их в разных, отдельно спрятанных окаянтах. Насколько мне известно – уверен, что и Вольдеморт об этом знал, – никто никогда не разделял душу более чем надвое. – Думбльдор мгновение поразмыслил, а затем произнес: – Четыре года назад я получил некое доказательство того, что Вольдеморт расщепил свою душу.

– Где? – поразился Гарри. – Как?

– Его предоставил мне ты, – ответил Думбльдор. – Дневник Реддля, из-за которого вновь открылась Тайная комната.

– Я не понимаю, сэр, – сказал Гарри.

– Хоть я и не видел Реддля, вышедшего из дневника, но по твоему описанию понял, что с подобным феноменом прежде не сталкивался. Чтобы обычное воспоминание мыслило и действовало по собственной воле? Высасывало жизнь из девочки, в чьи руки попало? Нет, в дневнике явно таилось что-то очень зловещее… осколок расщепленной души, я почти в этом не сомневался. Дневник был окаянтом. Но вопросов по-прежнему возникало не меньше, чем ответов. А больше всего меня озадачивало и тревожило то, что дневник, похоже, замышлялся не только как хранилище, но и как орудие.

– Все равно ничего не понимаю, – сказал Гарри.

– Он действовал так, как положено окаянту, – иными словами, надежно хранил фрагмент души владельца и, без сомнения, препятствовал его смерти. В то же время было очевидно: Реддль хотел, чтобы дневник прочитали, чтобы осколок его души завладел другим человеком, а чудовище Слизерина вырвалось на свободу.

– Наверное, чтобы его дело не пропало зря, – предположил Гарри. – Ему хотелось показать, что он – наследник Слизерина, а в то время как еще ему было показать?

– Совершенно верно, – кивнул Думбльдор. – Но ты пойми, Гарри: Вольдеморт специально предназначал свой дневник для некоего будущего ученика «Хогварца», а значит, с замечательным равнодушием относился к драгоценной частичке своей души, спрятанной в том блокноте. Ведь профессор Дивангард объяснил: окаянт нужен, чтобы тайно сохранить фрагмент души в безопасности. Нельзя его бросать где попало, его могут уничтожить – что в результате и произошло: благодаря тебе не стало одного фрагмента души Вольдеморта… И его небрежное отношение к окаянту показалось мне крайне зловещим. Это означало, что он создал – или хотел создать – несколько окаянтов, тогда потеря первого уже не столь губительна. Я не хотел в это верить, но иначе картина теряла смысл… Затем, два года спустя, ты сообщил мне, что в ночь, когда Вольдеморт вернул себе тело, он сказал приспешникам нечто крайне существенное и страшное: «Я, кто дальше других ушел по дороге, ведущей к бессмертию». Так ты передал его слова. «Дальше других». Мне показалось, что я, в отличие от Упивающихся Смертью, понимаю, о чем он говорил. Он имел в виду окаянты, во множественном числе, Гарри, чем, по моим сведениям, не мог похвастаться ни один колдун до него. Тем не менее это вписывалось в мою теорию: с годами лорд Вольдеморт все больше терял человеческий облик, и подобная метаморфоза могла объясняться только тем, что он исковеркал свою душу сверх пределов, условно говоря, обыкновенного зла…

– То есть, убивая других, он стал неуязвим? – спросил Гарри. – А почему, раз уж он так стремился к бессмертию, нельзя было создать или украсть философский камень?