Что же, начался новый учебный год, а вместе с ним прибыл Том Реддль, тихий мальчик в мантиях с чужого плеча, который выстроился вместе с остальными первокурсниками для распределения. Он был направлен в Слизерин, едва шляпа коснулась его головы, — продолжал Дамблдор, взмахнув почерневшей рукой в сторону полки с распределяющей шляпой, древней и неподвижной. — Когда именно Реддль узнал, что знаменитый основатель факультета мог говорить со змеями, я не знаю… наверное, в тот же вечер. Это сведение могло только обрадовать и укрепить его самомнение.
Тем не менее, запугивал он друзей-слизеринцев своими знаниями раздвоенного языка или поражал, но ни слуха об этом не достигло сотрудников школы. Он вообще не проявлял ни признака внешней агрессии или высокомерия. Он казался вежливым, тихим и жадным до знаний. Почти все были о нем более чем лестного мнения.
— А вы им не рассказали, сэр, каким он был при встрече в приюте? — спросил Гарри.
— Нет. Хотя он и не выказал раскаяния, было возможно, что он сожалел о своем поведении и решил начать все с чистого листа. Я предпочел дать ему шанс.
Дамблдор замолчал и вопросительно посмотрел на Гарри, раскрывшего рот, чтобы что-то сказать. Ну вот, опять это стремление Дамблдора верить в людей, несмотря на исчерпывающие доказательства, чего те люди и не заслуживают! Но потом Гарри вспомнил кое о чем…
— Но ведь на самом деле, сэр, вы ему не верили, правда? Он сказал мне… Реддль из того дневника сказал: «Дамблдор, по-моему, никогда не любил меня, как другие учителя».
— Скажем так, я не доверял ему безоговорочно, — ответил Дамблдор. — Как я уже отмечал ранее, я решил присматривать за ним. Так я и поступил. Не стану скрывать, что много почерпнул из своих первых наблюдений. Том был очень осмотрителен со мной: я уверен, он чувствовал, что в волнении от раскрытия своей подлинной сущности рассказал мне слишком много. Впредь он был осторожен, чтобы не раскрыть столько же еще раз. Однако он не мог вернуть то, что соскочило с языка в момент радости, и тем более то, что рассказала мне миссис Коул. Однако ему хватило ума никогда не пытаться очаровать меня, как он очаровал многих моих коллег.
Во время учебы он собрал свой круг преданных друзей. Я называю их так просто потому, что нет другого слова, хотя, как я уже отмечал ранее, Реддль несомненно не чувствовал к ним ни малейшей приязни. В замке вокруг этой группы возник темный романтический ореол. Это было пестрое собрание: слабые, искавшие покровительства, честолюбивые, искавшие отсветов чужой славы, и жестокие, притягивавшиеся к лидеру, который мог бы показать им более изощренные формы жестокости. Другими словами, они были предшественниками пожирателей смерти, и действительно, некоторые из них стали первыми пожирателями по окончании Хогвартса.
Находясь под жестким гнетом Реддля, они ни разу не были уличены в злодеяниях, хотя эти семь лет в Хогвартсе были отмечены рядом отвратительных случаев, явного отношения к которым они все же не имели. Самым серьезным, разумеется, стало открытие тайной комнаты, которое окончилось смертью девочки. Как ты знаешь, в преступлении ложно обвинили Хагрида.
Я не смог найти много воспоминаний о Реддле в Хогвартсе, — сказал Дамблдор, положив свою морщинистые руку на думоотвод. — Мало кто из знавших его тогда согласились говорить о нем: они были слишком напуганы. Все, что знаю, я выяснил после его окончания Хогвартса, после огромной кропотливой работы, после выслеживания тех немногих, кого можно было заставить говорить, после поиска старых записей и опроса свидетелей, как среди волшебников, так и среди магглов.
Те, кого я вынудил говорить, рассказали мне, что Реддль был одержим идей своего происхождения. Конечно, это понятно: он вырос в приюте, и, само собой разумеется, хотел выяснить, как он туда попал. Похоже, он тщетно искал следы Тома Реддля-старшего на щитах в зале почета, в списках старост в старых школьных записях, даже в книгах по истории волшебников. В конце концов, ему пришлось признать, что нога его отца никогда не ступала на землю Хогвартса. Полагаю, именно тогда он навеки отказался от своего имени, приняв сущность Вольдеморта, и начал исследовать судьбу ранее презираемой им семьи матери — женщины, которая, как ты помнишь, по его разумению, не могла быть волшебницей, поддавшись унизительной человеческой слабости под названием смерть.
Все, от чего он мог оттолкнуться, было имя Ярволо, которое, как он знал от управляющих приютом, было именем его деда по материнской линии. Наконец после кропотливых поисков он узнал из старой книги о волшебных семьях о существовании непрерывной линии потомков Слизерина. Летом его шестнадцатилетия он уехал из приюта, куда возвращался ежегодно, и отправился на поиски своих Худо-родственников. А теперь Гарри, если ты привстанешь…
Дамблдор поднялся, и Гарри увидел, что он вновь держал небольшой флакон с кружащимся жемчужным воспоминанием.
— Мне очень повезло раздобыть его, — сказал Дамблдор, выливая светящееся вещество в думоотвод. — Как ты и сам поймешь, когда мы его увидим. Итак?