Гарсоньерка

– Кто вам сказал, что Фелипе не причинил бы еще больше зла, если бы я не проводил с ним сеансы? Я всегда надеялся его изменить, но давить на него не хотел, бесполезно было прямо высказывать свое мнение о том, что мне, как и вам, кажется неприемлемым. Однажды я попытался открыть ему глаза, но разговор очень быстро принял плохой оборот: Фелипе пришел в холодную ярость. Образ его мыслей устоялся прочно, его убеждения были непоколебимы, он сказал, что действовал в интересах «национальной реорганизации», что коммунисты и все подрывные элементы представляли собой опасность и надо было их обезвредить. Фелипе считает, что благодаря этим методам выполнил свою работу. Он не испытывает ни малейшего раскаяния. Фелипе отдает и выполняет приказы без всяких эмоций, ему важен только успех дела. За все эти годы я успел понять, как он устроен. Я говорил себе, что если мне удастся помочь ему справиться с детскими травмами, то я помогу взрослому мужчине, которым он стал. И мне уже казалось, будто я получил над ним своего рода контроль… но я сильно заблуждался. Никогда бы не подумал, что он на такое способен. Но как я мог не сопоставить раньше одно с другим? Ведь сейчас это представляется совершенно очевидным. А я ничего не заметил, ни о чем не догадался… И понял, только когда оказался в тюрьме.

Ева Мария выпрямляется:

– Поняли что?

– Не могу утверждать наверняка, но все меня наводит на эту мысль. Известно, что их приберегали для офицеров.

– Да о чем вы говорите?

– Этот ребенок. Этот маленький мальчик. Он не усыновленный, а украденный ребенок.

Ева Мария с трудом удерживается, чтобы не закричать. Взгляд у Витторио застывший.

– И если мое предположение верно, то все еще намного хуже, чем я думал.

Ева Мария смотрит на Витторио. Витторио смотрит на Еву Марию. Но он ее уже не видит. Он использует ее как визуальную опору для размышлений. Его рассуждения не доведены до конца, ему необходимо говорить, для того чтобы рассуждать. Необходимо произносить вслух. Витторио не обращается к Еве Марии. Он размышляет:

– Фелипе всегда ненавидел брата – скрытая ревность, зародившаяся еще в детстве, случай довольно распространенный, ревность к младшему старшего, не сумевшего примириться с его появлением. По словам Фелипе, родители больше любили брата, о том, было так на самом деле или только в его воображении, не имею ни малейшего понятия. Фелипе и его жена довольно долго пытались зачать ребенка, у них ничего не получалось, я прекрасно помню, он много раз об этом говорил. Как-то он пришел на сеанс сильно взволнованный – только что узнал, что жена брата беременна! То есть его брат преуспел там, где сам он потерпел поражение. В который раз! Должно быть, этого он уже не вынес. Несколько месяцев спустя – не помню, сколько точно прошло времени, – он сообщил мне об их смерти, о смерти брата и невестки. Внезапной. Погибли на дороге, попали в аварию. «Естественный отбор» – так он это прокомментировал. Да, конечно, проявил равнодушие, но, зная, как мало он любил брата, я не удивился. Мне никогда бы и в голову не пришло, что он может быть в этом замешан. И когда еще какое-то, совсем недолгое, время спустя он сообщил, что его жена беременна, я ничего плохого не подумал. А как я мог догадаться? Должно быть, скорое отцовство брата ослепило Фелипе и заставило его действовать. Потребность соревноваться с братом делала его способным на что угодно. Омерзительно, но логично, все сходится. Отсюда и его оговорка: «Само собой, я занимаюсь братом». Этот ребенок, которого он, по его словам, усыновил, – ребенок его брата. Фелипе его забрал. Перед тем то ли убив брата, то ли подстроив убийство, насчет этого ничего сказать не могу. А жене брата, несомненно, предстояло разродиться в одной из специальных камер, как большинству женщин из числа так называемых подрывных элементов, в одной из камер, предназначенных для беременных. А потом они невестку Фелипе уничтожили, и ее тоже, как других матерей других украденных младенцев. Присвоив ребенка. Слишком это было просто, слишком соблазнительно – воспользоваться разработанной системой, уже существующей организацией, чтобы уладить личные проблемы, и Фелипе, конечно, был не единственным, кто так действовал. Насилие стало решением всех его проблем. Вот и жену он ударил, и его идеологические убеждения тут ни при чем – он просто разозлился. Как это так – у брата будет ребенок, а у него – нет! Детская ревность, получившая взрослое оружие.

Еве Марии нечего сказать. Ее способность к анализу парализована. Зато аналитический ум Витторио работает вовсю.