Гарвардский баг (СИ)

Но Лава вообще за порядок и контроль. По мелочам видно: в машине всегда так, чтобы за дорогой следить, почта в ящике по клиентам и проектам рассортирована, косметика в ванной по ящикам и полкам, а не как обычно — в беспорядке по всем поверхностям, никаких чашек по квартире, минимум мелочей.

— Доброе утро, — улыбнулась она, входя на кухню. — Ты приготовил завтрак? — такое удивленно-недоверчивое, и глаза огромные.

А я завис на ней в который раз. Сонная и немного растрепанная, в длинной футболке и тапках, взгляд все еще слегка затуманенный. Тонкая, маленькая, теплая.

— Приготовил, — улыбнулся, потому что не смог сдержаться. Поставил тарелку на стол и к себе ее притянул, намереваясь поцеловать. Никогда не надоест ее целовать, никогда не надоест ее в лапах загребущих держать, к себе прижимать, ощущая изгибы и запах сумасшедше-летний. — Доброе утро, Лава. Давай сначала поедим, а потом в душ. А то остынет все.

— Я зубы не чистила, — уперлась она ладонями мне в грудь, не очень настойчиво, но все-таки.

— Плевать, — пожал плечами, все-таки накрывая губы своими. Очень круто оказывается вот так ловить ее, очень круто ощущать, как гаснет сопротивление, вообще с ней все очень круто. И как-то по-другому, по-новому. Раньше, по крайней мере, не замечал за собой таких порывов, да я и завтрак-то раньше, кажется, никому не готовил, не реагировал так остро на слова, движения, взгляды, не ждал с таким животным предвкушением чужого пробуждения. Не было раньше кайфа в том, чтобы смотреть и наблюдать. Как она пьет кофе, как заправляет волосы за ухо, как трет запястья, как просто молчит, задумавшись, и глаза теплые, зелено-карие тонут в дымке далеких мыслей.

Моя Лава.

Славка замерла в моих руках, обрывая поцелуй, потерлась носом, как кошка, жмурясь и щурясь, о плечо, пробежалась ноготками по шее.

— Классно с тобой вот так, — мурлыкнула тихо, снова замирая. И мурашки пробежали от затылка до пяток от этих простых слов. И казалось, что можно еще с двадцать Энджи напилить за полчаса, что можно дом построить, дерево посадить, и что там дальше в этом долбанном списке? В общем вот это вот все и сверху луну, звезды и солнце ей под ноги швырнуть. Просто, чтобы было, просто, потому что могу и хочется.

— Угу, — выдавил я очень внятное и взрослое. — Завтракать?

— Угу, — ответила Воронова эхом, и я ощутил, как грохнуло громко и сильно сердце о ее ребра.

А через пару минут мы уже сидели за столом, Лава наливала нам кофе и собиралась с мыслями, чтобы рассказать о том, что произошло ночью.

— Я проснулась, потому что захотела пить, Гор. Пошла на кухню и… видела Дыма здесь, — начала она, размешивая сахар. — Так же ясно, как тебя. Говорила с ним, слушала, смотрела. Боялась сильно. Я очень устала бояться, Гор, — призналась она тихо, смотря теперь в глаза и не отводя своих. Встревоженный и одновременно задумчивый взгляд. Слова, не отражающие и сотой доли того, что она наверняка пережила, ровное дыхание. Лава контролировала сейчас каждый вдох и выдох. Сидела ровно, смотрела твердо. Очень чисто.

— Чего боялась, Слав? — спросил, переплетая наши пальцы уже привычно. — Дым… Он ведь не посторонний, не Светозар…

Славка закусила губу, кивнула согласно едва заметно, соглашаясь со мной, понимая, почему я спрашиваю.

— Сначала того, что Димка уйдет, потом того, что сошла с ума. Под конец — его, — призналась Воронова ровно. — Он угрожал почти, требовал.

— Чего?

— Чтобы я не трогала его мать, чтобы не дала тебе ее трогать. Говорил, что Екатерина Николаевна не выдержит разговора со мной, говорил, что не сможет оправиться. Требовал, чтобы пообещала… Мне очень хотелось проснуться, Игорь, — Славка сильнее сжала мою руку и опустила глаза в тарелку. А я гладил запястье и пальцы и пытался найти тому, о чем Лава рассказала, какое-то разумное, нормальное объяснение.

— Кажется, — вздохнула Воронова, улыбаясь невесело, — мне надо вернуться к препаратам. По крайней мере, к седативным, или крыша просто не выдержит, — отпустила мою руку, взяла вилку. Выпалила про седативные на одном дыхании, стараясь явно быстрее перевести тему. Но мы оба понимали, что возвращение к барбитуратам — это не то чтобы прям офигеть какое решение.

— Ты лунатила в детстве? — спросил, принимаясь за сырники в собственной тарелке, но не переставая наблюдать за Вороновой. Она казалась спокойной, но ключевое тут — казалась. Смирилась, скорее, с тем, что произошло, нашла какое-то приемлемое для себя временное объяснение, попробовала переключиться, как делала обычно. На завтрак, меня, сегодняшний день и работу, на что угодно.

— В самом начале… — кивнула она, подтверждая мои мысли. — До того, как… нашли Дыма. Маме приходилось спать со мной…

Я опустил руки под стол, пряча сжатые до побелевших костяшек кулаки. С новой силой вскипела ярость. На анона и Сухорукова. На Нестерова, который никак не отпустит Славку, даже после собственной смерти.