Гастролёр

И я с ходу поставил обшарпанный чемодан на потертый стол из слоновой кости, инкрустированный перламутром.

— Добрый вечер! Добрый вечер, дамы и господа! — начал я и сразу же осекся.

В зале были только мужчины.

— В смысле, только господа! — поправился я, продолжая незаметно осматриваться, изучая обстановку и прикидывая, «ху есть кто».

Господа были одеты в элегантные арабские костюмы и ужинали руками. Прямо передо мной по центру располагалась небольшая группа из шести человек, позади которых стояли как на посту официанты и склонились переводчики. «Главные здесь», — понял я и начал работать туда.

— Господа, так как я чувствую себя не особенно уютно на чужбине, я предложил бы маленький маскарад. Сейчас вы все повяжите галстуки, а я представлю, что нахожусь в России. Так мне будет удобнее.

Я говорил очень быстро и уверенно. Только так и надо себя вести, тогда все начинают думать, что ты точно знаешь, что делаешь. Стоит замяться самому, как и все в тебе засомневаются. С этими словами я протянул галстук королю, сказав, что ему, как главному, бесплатно. Он… улыбнулся, принял подарок и повязал себе на шею.

Это была первая и самая серьёзная победа. Мне сразу полегчало. Тут же десяток рук потянулись за галстуками.

— Приобретаем подарочки! — сказал, улыбнувшись, я. — Галстуки редкие, цены немалой. Сотня за штуку.

— Кто купит последним, тот верблюд! — вставил король армейскую шуточку.

Поддержка стала для меня неожиданной и в то же время… Я уже знаком с менталитетом местных мужчин, схожим с подростковым. Когда надо постоянно доказывать, что ты сильнее, или заклюют. Король сейчас отрывался на своих подданных, ведь они практически опрокинули его. Но он сумел вернуться и собирается показать, как раки на горе свистят. Тем более чем ещё ему заниматься: француженка, по слухам, сбежала, едва он пообтрепался, — и наверняка любовная неудача стала поводом для шуток среди свиты.

…Всю эту ситуацию я просек за какие-то доли секунды. Потому что сейчас от зрителей зависела моя жизнь, во мне включились и экстрасенсорные способности (до того момента скрытые), и вспомнились сразу и разговор с консульством, и полунамеки Али, когда он говорил об их государственном строе… Все вдруг сложилось в одну картину, и я четко понял, как себя вести, и то, что совершенно случайно оказался здесь в самый благоприятный для себя момент. Монарху хочется праздника и лишний раз показать, кто здесь главный. А главным на тот момент был он, а праздником, по всей видимости, являлся я.

…Итак, четырнадцать больших красочных бумажек веером расположились рядом с обтерханным чемоданом. Что это, деньги? Новые? Или просто очень крупные? Разбираться некогда.

— Господа, позвольте, галстуков было пятнадцать. А денег вы мне дали за четырнадцать. Ах да, я же один подарил королю! — выпалил я на автомате и почувствовал, что влип.

Только не молчать, нужно что-то делать. А что делать, и кто виноват?

— Господа, я слишком беден, чтобы дарить такие дорогие подарки. Кто оплатит галстук государя?

Десяток рук протянул мне деньги.

— Не хочу никого обидеть, — заметил я. И с улыбкой собрал все. Испугался. Но продолжать решил в том же ключе. Коней на переправе не меняют.

— Еще раз добрый вечер, господа, теперь я как дома. Давайте познакомимся. Вот вы кто? — Я поинтересовался у ближайшего ко мне человека с гордым профилем.

— Телевизор надо смотреть!

— Извините, сэр, будучи весьма ограниченным в средствах, я не мог позволить себе апартаменты с мультимедиасервисом.

Королю шутка понравилась. Он засмеялся. Вослед ему аккуратно заржали остальные. А потом и во второй раз.

— А чего они смеются два раза? — по-приятельски поинтересовался я у короля.

— Первый раз — за компанию, а второй раз — когда им перевели, — сквозь хохот сказал король.

Зал опять дважды хохотнул. Я заметил ещё и их взгляды, с интересом смотрящие куда-то вбок. Ёб твою мать! Чемодан! Наверное, это закон сцены — если ты, дурак, вышел на нее с чемоданом и открыл его, то все ждут, что ещё ты оттуда достанешь. Как ни крути…

— А ещё брючки от кутюр! Не желаете? — и я достал концертные чёрные штаны в блестках. — Всего пять сотен. И кстати, лаковые штиблеты — двести… За штуку, итого… итого, две тысячи сто.

— Девятьсот, — поправил король.

— Все оптом за восемьсот восемьдесят. Ладно, восемьсот — и по рукам, — ответил я.

Тут король вступил в торг:

— Ты что, решил продать все, что есть?

— Конечно, евреи вообще бывают старые, бедные и больные. Или очень старые, очень бедные и очень больные. Так вот я, например, очень-очень бедный.

— А что там ещё у тебя есть?

— Брючки коричневые в разводах. В них и на охоту ходить — пальчики оближешь. Пятьсот!

— Брючки белые со стразами! Для деловых обедов. Шестьсот.

— Ватничек, подбитый соболем, в комплекте с ушанкой. Три тысячи.

— Фрак для посещения оперы. Ношеный. Двести.

— Котелок с оторванной подкладкой для просмотра фильмов с Чарли Чаплиным. Пятьдесят… Итого пять сто пятьдесят, но хватит и пяти!

— Три, — сказал король.

— Четыре пятьсот, — парировал я.

— Три сто.

— Четыре триста.

— Тысяча — и билет до дома!