Гать

Ты отступаешь.

Хрипло дыша, исходя на слюну, срываясь на кашель, роняя в грязь клочья пены из раззявленной пасти, на подгибающихся копытах ты отступаешь.

Твоих сил уже не хватает даже на сохранение остатков собственного достоинства. Ты не бежишь, вздымая фонтаны грязи и яростно визжа от обиды вовсе не потому, что опасаешься за свой тощий обвислый зад, кому он нужен, у тебя уже попросту не осталось сил даже на паническое бегство.

Ты тащишься прочь, скуля и пятясь, но клыки твои по-прежнему обнажены, а зенки сощурены — лишь бы победитель не догадался, насколько ты сейчас слаб, и предпочел остаться наедине со своими прежними планами.

Чем там он бишь занимался? Закапывал свой чертов гриб? Ну так пущай себе дальше закапывает, а гриб этот поганый, помяните твое слово, ты еще разъяснишь.

Главное теперь аккуратно унести копыта, да так, чтобы остались силы хотя бы на возвращение на родную подстилку.

Плевать, что голодный. Хотя бы отогреешься.

А завтра, ведь точно, завтра будет новый день.

Останавливаешься ты, лишь когда твой противник окончательно скрывается из виду, и даже довольное его посапывание совсем смешивается с предвечерним туманом, теряя связность и сбивая чувство направления. Уханье это теперь — такая же часть мертвого леса, как грай воронья или скрип теребимых верховым сквозняком сучьев.

Выбрось из башки и забудь. Ничего этого не было. Ты ушел невредимым, а это главное. Ободранные бока — не в счет.

Гриба жаль. Он был так близок. Ты был так близок.

А теперь всё.

Ты выдыхаешь, плюхаясь брюхом в грязь, не обращая внимания на стекающие по тебе жирные промозглые черные струйки.

Ты закрываешь глаза. За что, за что тебе это наваждение, что ты такого сделал, как согрешил, что оказался здесь, распластанным в грязи комочком погибающей плоти.

Нет.

Ничто еще не потеряно. Зенки твои загораются запоздалым наитием. Ты сыскарь, но сыскари могут не только покрасть гриба. Они способны и на куда большее.

С огромным трудом ты возвращаешь из памяти ухающие звуки — это голос инструктора доносится до тебя как из тумана забытья.

И только теперь ты наконец тянешь дубеющие свои копыта к клемме тангенты.

Дуб, дуб, я сорока. Как меня слышно. Прием.

Чего? Кто это в эфире?

Как он сказал? Сорока? А может быть ворона? Гы-гы!..

Да заткнитесь вы! Молчание в эфире, я сказал!!! Сорока, мать твою, Драгош, ты что ли?

Так точно, господин оберст, я.

И какого лешего ты там у ленточки светишься?

Есть наводка.

На водку у него есть, слышали?

Какого⁈ Да сказал же, свалили к хренам с канала!.. Какая наводка, сорока, говори по делу.

Вижу чужака, повторяю, вижу чужака.

Точно? Не свистишь? Я тебя, Драгош, давно знаю, ты у меня мастер художественного свиста!

Господин обер… в смысле, дуб, дуб, это сорока, не свищу, пишите координаты.

Оборвавшееся наконец шипение и улюлюканье эфира возвращает этому лесу присущую ему первозданную, поистине гробовую тишину.

Но тебе уже не до этого мертвенного спокойствия. Тебе больше нет дела ни до пропащего гриба, ни даже до сковывающей тебя ледяной стужи.

Ты разом обретаешь последние, невесть откуда взявшиеся силы. Ты знаешь, что теперь шансы твоего выживания — это уж точно лишь вопрос времени.

Ты задираешь тощий зад и принимаешься так отчаянно месить грязь всеми четырьмя копытами, что только комья вырванного болотного торфа летят в темнеющие с каждым мгновением сумрачные небеса.

Две минуты. Тебе дали две минуты.

А после этого квадрат начнет равнять арта. Причем равнять так, словно все грибы на свете разом решили опустошить свои огненные недра.

В каком-то смысле так оно и случится.

Так что беги, несись во весь опор, всадник апокалипсиса, конь блед, накликавший беду на свою дурную башку, у тебя еще есть шанс вовремя унести отсюда копыта.

Отныне твои мысли сосредоточены только на беге.

Галопом, галопом, раз, два, три, четыре, беги-и!..

Однако в последний момент ты все-таки оборачиваешься, провожая подслеповатыми своими зенками взмывающую к небу сверкающую точку, за которой тянулся призрачный след талых искр.

Путеводная звезда, вот ты какая.

4. Убежище

Нас здесь много вправо, влево, края не видать

Арлекины, Кавиеллы

Тот, кто нас развесил здесь, вернется чтоб нас снять

Это то, во что мы верим

Василий К.