Гать

Приглядевшись повнимательнее, Козлевич тут же решительно полез в карман за «вальтером». Не зря причитала сойка. Тело полковника уже остыло, хотя кровь еще не кончила густеть. И листья вокруг нетронуты. Выстрел в упор, полковник упал и больше не шевелился. Работа профессионала. Которому, впрочем, не хватило ума дождаться здесь Козлевича, подстеречь. Или, напротив, вовремя свалить, не подставляясь. Как любил говаривать трактирщик Паливец, лучше воробей в клетке, чем сойка в небке. Чертова сойка, когда уже она заткнется.

И что теперь поделать? Бросать тут тело, так его, пожалуй, только по весне и найдут, места глухие, даже по местным болотным меркам. Грибников тут отродясь не видали, да и едят ли вообще здесь грибы? Козлевич задумался. Разве что маринованные свинушки, спецом разводят для питейных заведений, как закусь под эль, обмакивают в кунжутное толокно и едят. И так нет. Так о чем это он. Тащить полковника на себе — урядник на станции первым делом заинтересуется, где вы такого пассажира в лесу, гражданин хороший, срисовали, а сами чего там в глуши припозднились, погодите, вот и «вальтер» у вас именной, а на документы можно ваши взглянуть?

Козлевич поморщился. Времена стали неспокойные, стоит ниточке потянуться — поди весь свитер распускать. Козлевич ходил в лес, значит много думал, а раз думал, значит что-то задумал. Взять его поскорее в железа до выяснения.

Опасения вызывал никакой не урядник — от его назойливости Козлевич был способен избавиться, даже не вынимая заветную визитную карточку Его Высочества из портмоне, это было ультимативное оружие на куда более сложный случай, размахивать им на станции жеде было в высшей степени неразумно — только лишнее внимание к себе привлекать. Но и попадать в бумажные рапорта даже в нейтральном статусе свидетеля в ближайшие планы Козлевича совсем не входило. Затаскают, как есть затаскают.

Болотная бюрократия во все времена славилась своей въедливостью. Крот истории роет медленно, ползет улита по склону до самых высот. Чиновник же перекладывает бумажки. Пока однажды та бумажка не попадет в нужные руки и не сдетонирует там подкалиберным снарядом. А что это господин фейерверкер делали в темном лесу в столь неурочное время? А покойный господин полковник разве не был вашим сослуживцем у ленточки у надесятом году? Вот тут у вас написано, «нашел тело», быстро вышел и пошел, называется нашел. Совпадения очень любят следователи по особо важным делам центрального управления политического сыска Его Высочества. Козлевич молча отсалютовал уже едва различимому в полумраке телу и так же молча двинулся обратно к станции, да не по прямой, а в обход, настороженно поглядывая по сторонам.

Сгустившиеся сумерки его совершенно не смущали, мерцающие во тьме зрачки Козлевича были способны ориентироваться в ночном лесу не хуже, чем белым днем. Смущала его встреча с тем или теми, кто запросто подстрелил его агента. Не к добру это, ой не к добру.

Как и эта явка. Козлевич назначил встречу сам, не оглядываясь на согласованный график рандеву, и уже тем самым поставил себя и агента под удар, но теперь — учитывая последние печальные обстоятельства — можно было не сомневаться, Козлевичу ничуть не показалось. Все эти участившиеся с обеих сторон судорожные движения у ленточки были не случайны. И полковник об этом или что-то узнал, или нечаянно подставился уже одними своими попытками что-то по наводке Козлевича выведать. Среди старых вояк, среди благородных домов с подпаленными хвостами, среди гражданской шушеры. Кто-то из них что-то знал, и вот теперь полковник мертв.

«А я еще нет», усмехнулся про себя Козлевич.

Но пространство для маневра, что ты там себе ни думай, с каждым днем все сужается. Раньше-то как бывало — ничто не выдавало Козлевича, ни неуставные галифе, ни радистка на сносях. Золотые были времена, иные любители посмотреть на шпили не вылезали со светских раутов, свободно цыкая там зубом и матерясь на обслугу, не вовремя подносящую шампанское. Где они все теперь? Разлетелись по свету почтовыми голубками. Кого выставили под белы рученьки персоной нон-грата, кого гоняли уже всерьезку — с факелами и загонной охотой. Тут на болотах предпочитают работать по классике, никто не забыт, ничто не забыто. Это с виду тут живут господа благородные, а в зубы каждому второму загляни — там такие клыки торчат, что только диву даешься.

Впрочем, самого Козлевича подобное соседство ничуть не беспокоило. Плавали — знаем. Беспокоило то, что со временем то, зачем его сюда засылали, порядком подзабылось, и на депеши его отвечали все реже, и будто бы даже с ощутимой неохотой, как будто каждая новая каблограмма вызывала в «центре» все большее раздражение.

Если от шифровок могло нести ледяной злобой, то это была она.

«Ваша информация не подтверждается, продолжайте наблюдение, перепроверьте источники, вероятно, они скомпрометированы».

Это было больше похоже на издевательство. Козлевича как-то на первое апреля по радио поздравили с рождением сына, так вот, это было не так обидно, хотя Козлевич уже шесть лет не бывал за ленточкой.