Гатчина

В ту минуту появление в моей маленькой комнатке обсерватории, где я сидел, этого своеобразного «казака» сразу, быстротой молнии осветило мне всё новое положение в отряде: я не столько понял, сколько почувствовал, что появление этой «делегации» не пройдёт даром для успеха всего предприятия. Я уже не помню всех деталей этого короткого свидания с Савинковым. Помню только, что этот «казак» старался говорить с особо загадочным и трагическим видом; что он особо предостерегающим тоном вопрошал меня, намерен ли я предоставить ему какое-либо официальное при себе положение. Я уклонился от всякого с ним по существу разговора. Мы расстались…

А время шло. Солнце уже склонилось к западу. Я успел ещё раз по разным срочным делам с'ездить в Гатчину, но о решительном «натиске» на Царское Село так и не было ничего слышно. Тогда я снова поехал в отряд, на этот раз с твёрдым решением вмешаться в самые военные действия. Я уже более не сомневался, что внезапный «паралич», охвативший все части 3-го конного корпуса, происхождения не военно-технического, а чисто политического. Я нашёл отряд Краснова уже в самом предместьи города, но не заметил ни малейшего намёка на военные действия. Напротив, между «осаждавшими» и «осаждёнными» шли какие-то безконечные переговоры о добровольном подчинении, о сдаче оружия и т. д. Выяснив на месте положение, я послал ген. Краснову одно или два (не помню) письменных требования, немедля начать военные действия против Царского Села, открыв артиллерийский огонь. Генерал отвечал, что недостаточное количество войск, а также колеблющееся и крайне возбуждённое настроение казаков, заставляют его избегать всяких решительных мер. Было очевидно, что Краснов не торопился. До сих пор я остаюсь в глубочайшем убеждении, что при доброй воле командования, присутствии интриг, мы заняли бы Царское Село ещё утром, на 12 часов раньше, чем это случилось. А это в свою очередь дало бы нам возможность начать следующую операцию на 24 часа раньше, т. е. до разгрома восстания юнкеров. Как будет видно дальше, это сознательное промедление под Царским Селом было последним роковым ударом для всего нашего похода.

Уже совсем вечером, ген. Краснов, так и не начиная бомбардировки, доложил мне, что намерен несколько оттянуть войска назад, отложить занятие Царского Села на завтра. Это было уже слишком. Я ни при каких условиях не мог дать на это своё согласие. Во первых, я не видел никаких препятствий к немедленному овладению Царским Селом; во вторых, я считал недопустимым, чем нибудь в наших действиях создать впечатление нашей слабости и неуверенности. Как раз в это время приехавший из СПб. комиссар Северного фронта Станкевич сильно помог мне в моём разногласии с ген. Красновым. Станкевич, сообщая о положении в столице и, в частности о состоянии там готовых нас поддержать боевых силах, всячески настаивал на ускорении нашего продвижения к Петербургу. В конце концов, было решено немедленно занять Царское Село. Около полуночи, как и следовало ожидать, без всяких затруднений, что называется – «без выстрела» наш отряд вступил в город. С таким же успехом это можно было ожидать ровно на 12 часов раньше.

Поехал я на ночёвку в Гатчину с самыми мрачными мыслями. Опыт этого дня не оставлял больше сомнений, что высшее командование отрядом уже во власти всяческих интриг, что мысль о благе Государства померкла в умах многих. Скорейшее окружение ядра казачьих войск армейской пехотой, артиллерией и проч. – вот, казалось мне, единственный выход из тупика. Я надеялся твёрдо в Гатчине найти свежие войска, которые я мог бы сейчас же направить в Царское. В Гатчине я нашёл только… телеграммы. Между тем за день нашего отсутствия настроение здесь в низах сильно ухудшилось; особенно под влиянием обнаружившегося на правом фланге (в направлении на Ораниенбаум и Красное Село) и развивавшегося движения большевистских сил; действовали здесь, главным образом, матросские отряды.