Гаттак

Массер еще раз бросил на Гаттака колкий злой взгляд и удалился, громко хлопнув дверью. А ведь последнюю свою фразу разведчик говорил искренне. По сути, он планировал использовать Маршу Фарр тем же способом, что и клирикторат, только не для того чтобы кормить подполье дезинформацией, а для того чтобы туда внедриться. И сейчас эта ниточка действительно была оборвана, все придется начинать с нуля.

Единственной проблемой было то, что Гаттак теперь не имел ни малейшего понятия, с какой стороны подступиться к этой задачке. Это действительно был провал. А ведь он был так близок к цели! Он умело подставился, его взяли в плен и не убили. Он был нужен сопротивлению. Непонятно, для чего, но точно нужен. Гаттак вспомнил, что сказала тогда в подвале Марша своим головорезам: «… этот высший представляет для Него какую-то ценность». О ком она говорила? Неужели о самом Мечникове? И, если да, то какую ценность мог представлять для него Гаттак?

Глава 18 Откровение

Буквально через минуту после ухода клирика в палату вошла Корра. Она деловито бросила на койку Гаттака пустую сумку и сказала:

— Все, муженек, хватит бока наедать. Собирай вещички, выписывают тебя.

Странно, подумалось Гаттаку, доктор Воронов говорил, что программа реабилитации закончится только через неделю. Никак Массер расстарался?

— Этого видела? — парень кивнул на дверь, намекая на клирика.

— Да, — ответила Корра максимально безразличным тоном, — столкнулись в коридоре. Злой, как демон! Впервые вижу клирика в таком состоянии. Не знаю, о чем вы тут говорили, но, думаю, теперь он тебя в бараний рог скрутит.

— Крутилка еще не доросла, — мрачно ответил Гаттак, кидая в сумку свои нехитрые пожитки. — Но глаз с нас он теперь точно не спустит.

— Это уж наверняка, — согласилась Корра.

Они довольно быстро собрали все вещи и покинули палату. Навстречу супругам вышел доктор Воронов. Выглядел медик виноватым. Как-то ссутулившись, пряча тревожные руки за спиной, он подошел к Гаттаку и поинтересовался его здоровьем.

— Ничего, доктор, все в порядке. Я уже в норме.

— Вы уж меня простите, Гаттак, — начал было извиняться медик, но парень его остановил. Он не хотел заставлять врача оправдываться. Не его это вина, что более властные люди в ультимативном порядке заставили его пойти против своего долга.

— Я все понимаю. И над вами есть начальство, — спокойно сказал разведчик. — Я вам очень благодарен. Дальше мы уж сами.

Доктор еще раз виновато улыбнулся, прокряхтел что-то про обход и несмело двинулся в сторону палат. Гаттак кивнул ему и даже весело подмигнул: мол, не дрейфь, док, прорвемся.

К гадалке не ходи, это Массер на главного врача надавил, а тот в приказном порядке заставил своего сотрудника выписать от греха подальше проблемного пациента недолечившимся. А доктор совестливым оказался, переживает за него. Не все, однако, в этом мире страхом меряется, есть вещи, на которые и совесть влияет, подумал Гаттак. Просто совесть — это качество сугубо личное, не у всех оно развито так, как требуют нормы справедливого общества. Не на бумаге справедливого, а по-человечески.

Гаттак шагал к выходу по пустому коридору и удивлялся сам себе. И давно его такие мысли посещают? Начал память напрягать, и вышло, что, по сути, он как из небытия вышел да соображать худо-бедно стал, все время размышлял о чем-то эдаком. То о глубинных причинах возникновения сопротивления в стране задумается, то о пропагандистской машине государства. И самое странное было в том, что за все это время он ни на секунду не задумался о том, что мысли эти по сути своей есть высшая степень крамолы. И за меньшие прегрешения клирики людей в пыточных «закрывали». А тут его словно прорвало. И хоть бы сам себе замечание сделал, ведь не в лесу находится, а в самом что ни на есть охраняемом месте поселка. Тут в каждой стене по два-три уха, ретрансляторы на каждом шагу висят, волю Борову транслируют населению. А Гаттак в одночасье взял и наплевал на все меры безопасности. Как так?

Не ускользнуло от парня и другое наблюдение за самим собой — он уже почти месяц не молился. Клирику Массеру он нагло, даже не моргнув, соврал. Нет, вид-то он делал, что молится. И перед вкушением пищи, и после сна, и перед сном. Но то был именно что только вид молитвы, имитация. На самом же деле Гаттак, стоя на коленях перед выцветшей иконкой Бора, больше о своем думал. О задании, о повстанцах, о работе в школе. Часто о детях своих думал — об учениках. И все мысли, по большей части, уносили его в сторону улучшения их благополучия. После той встречи с кнесенкой Маршей Гаттак словно чувствовать по-другому стал, иначе на мир смотреть, на проблемы этого мира, на его…