Тысячники кинулись на высокопоставленных князей. Казанская стража, стоявшая у дверей, услышав шум, бросилась на выручку улу-карачи. Завязалась короткая перепалка, в пылу которой казанцы оказались в меньшинстве и, сражённые сибирцами, упали на мраморный пол. Голубые узорчатые плиты Тронного зала залила кровь. Кель-Ахмед в отчаянной борьбе потерял свой тюрбан и увидел его в руках тысячника Сагайдака. Сибирский оглан протёр дорогим шёлком свой окровавленный кинжал, а попутно вынул из головного убора крупный рубин, который передавался в роду казанских Ширинов из поколения в поколение.
– Воры! – вскричал эмир, удерживаемый воинами хана. – Воры и грабители! Вспомните, Мамук, кто возвёл вас на ханство, кому вы обязаны своим возвышением!
Повелитель кивнул головой:
– Никто не может обвинить меня в чёрной неблагодарности. Я не убью вас, уважаемый улу-карачи, и вас, эмир Агиш, не прикажу казнить, хотя вы подвергли смерти моих лучших воинов. Но стены зиндана не могут уподобиться пустеющему саду. Мой зиндан всегда соберёт достойный урожай, и вы, дорогие эмиры, будете в нём самыми изысканными плодами.
Мамук окинул взглядом остальных вельмож и добавил с нескрываемой угрозой:
– Зиндан научит вас, как следует поклоняться своему господину. Зиндан – лучший учитель для непокорных строптивцев!
Наутро большой отряд воинов под предводительством тысячников хана Мамука отправился во владения эмира Агиша Мансурского. Повелитель позволил своим соратникам вдоволь натешиться местью в селении, посмевшем сопротивляться сибирцам.
Аул Кыз-Кермен в этот зимний день жил своей обычной жизнью. Ватага мальчишек в бешметах и овчинных тулупчиках выбежала на окраину селения. Дети смеялись, перекидывались снежками:
– Глядите на Сабитджана! Сабитджан – трусишка! Сабитджан сейчас заплачет и побежит жаловаться!
Неповоротливый толстощёкий Сабитджан, сын аульного старейшины, отбивался от нападок мальчишек как мог. Но очередной снежный ком попал ему прямо в лицо, больно оцарапал щёку. Сабитджан закрыл лицо руками и уже готов был зареветь. Да и мальчишки притихли, испугались, что им попадёт за обиженного сына самого уважаемого в ауле человека. Сабитджан постонал для вида, а после сдвинул мокрую ладонь, открыл один глаз. «Сгрудились, наверно, вокруг меня и не знают, как вымолить прощение», – думал сын старейшины. Но мальчишки стояли к нему спиной и показывали друг другу на далёкую кромку леса, откуда, поднимая облако снежной пыли, появлялись чёрные всадники.
– Ой-ей! – вскричал Сабитджан. – Скорей в аул, надо сообщить всем!
Мальчишки, словно очнувшись, прыснули в разные стороны, как воробышки. Каждый бежал к своему дому, от страха горло перехватывало, и вместо крика кто-то тонко визжал, а кто скулил еле слышно. Сибирцы уже влетели в аул, растеклись тёмной лавиной по селению, начали вытаскивать из домов мужчин. Сабли взлетали ввысь и опускались на головы несчастных жителей с ужасающим свистом. Аул наполнился криками и воплями женщин, метавшимися людьми, испуганным визгом детей. Сразу с четырёх сторон зашлись огнём дома, заревел скот, запертый в стойлах. Несколько отчаянных мужчин во главе со старейшиной успели вооружиться и кинулись на обидчиков, но были смяты конницей оглана Сагайдака. Расправившись с ними, воины хана бросились грабить занимавшиеся огнём дома, выводить скот. Попутно хватали молодых женщин и девушек.
– Повеселитесь сами, – кричал тысячник Сагайдак, – а после тащите их в обоз! Привезём оставшимся в стане друзьям хорошее развлечение!
Сам Сагайдак разглядел во дворе старейшины прятавшуюся за стогом сена молодку, он с ухмылкой направил коня к ней. Испуганное лицо обречённой, её страх лишь раззадорили тысячника:
– А ты, красавица, не желаешь развлечь моих воинов?
Сабитджан, спрятавшийся в сарае, заледенел от ужаса, когда услышал отчаянные крики матери. Он видел, как воин в богатой кольчуге, не спускаясь с коня, ухватил женщину за косы и потащил её за собой. От его глумливого смеха и захлёбывающихся воплей матери у Сабитджана всё перевернулось в груди. Словно невидимая сила бросила мальчика к стене сарая, где висел старый лук и колчан со стрелами. Отец часто учил своего неповоротливого сына стрельбе из лука, но Сабитджан ни разу не попал в цель. Теперь же его пальцы проворно сорвали лук со стены, вставили стрелу в тетиву. Он удивился, что руки не дрожали, действовали так сноровисто, словно были и не его руками.
Сабитджан выглянул из сарая. Отчаянное сопротивление женщины надоело кочевнику, он отпустил её косы и нашарил ладонью рукоять сабли. Военачальник замахнулся, и внезапно опрокинулся навзничь. Стрела вонзилась в незащищённое горло, фонтаном хлынула кровь, и лучший ханский тысячник Сагайдак, сражённый мальчишкой, свалился к копытам своего скакуна. Из-за пазухи выпал кожаный мешочек и покатился красный рубин, смешиваясь с кровью недавнего своего хозяина. Бесценный камень утонул в рыхлом, истоптанном всадниками снегу, затерялся в земле, возвращаясь в недра, некогда родившие его.
Глава 9