Гаухаршад

В это не по-осеннему тёплое утро потомки самых знатных родов ханства отправились на охоту. На озеро Кабан молодых мурз сопровождала немалая свита: нукеры, стремянные, кречетники. Мурзы поначалу щеголяли друг перед другом парчой и бархатом нарядов, золотым и серебряным убранством упряжи, дорогим оружием и многочисленностью свиты. А после ввязались в спор о том, кто добудет ныне больше чирков. Когда прибыли на берег озера, притихшего в зарослях тальника и камыша, разделились. К охоте приступили с азартом: взлетали в небо быстрые кречеты, стрелы мчались наперегонки с ветром. Жирные утки и селезни, которые кормились на озере перед дальней дорогой, падали неуклюжими тушками на землю, подминая под себя пёстрые крылья.

Джан-Ай высмотрел самого крупного селезня. В общем гомоне и переполохе селезень чиркнул крыльями по воде, взлетел над озёрной гладью и понёсся к берегу прямо на затаившегося мурзу. Джан-Ай взмок от волнения, но не снимал напряжённого пальца с тетивы, а как настал долгожданный миг, спустил стрелу. Селезень упал тяжело прямо в заросли камыша. Мурза окликнул нукеров, но рядом никого не оказалось, и он кинулся сам, топоча по холодной воде дорогими, тонкой выделки ичигами. Джан-Ай руками раздвинул плотные камыши, селезень был где-то поблизости, трепыхался, на этот звук и шёл мурза.

Он наконец разглядел добычу, закричал победно и кинулся к селезню. Да только больно ударился лбом о чужое плечо и упал с размаху в воду. Рука соперника уже ухватила птицу и торжествующе воздела её вверх. Джан-Ай сердито засопел, хотел вытянуть плетью обидчика, да так и замер от неожиданности. Перед ним, по колено в воде, стоял сам Булат-Ширин. Мурза с победным видом готовился нацепить селезня на свой пояс.

– Не смей! Это моя добыча! – взревел Джан-Ай. Он поднялся из воды, зло вскинул большую голову. Такья[36], опушённая дорогим мехом, вся промокла от воды, а кое-где с неё свешивалась зелёная тина.

Булат-Ширин при виде мансурского мурзы расхохотался:

– Смотрите на этого увальня, среди нас появилась Су анасы[37]! С каких это пор Водяные требуют для себя жирных селезней?

– Не видишь, у селезня торчит моя стрела, это я его подбил! – Горячась, Джан-Ай подскочил к сопернику, указал пальцем на оперение стрелы. Но оперение чудным образом преобразилось. Только что были пёрышки чёрного цвета, как у всех охотников из рода Мансуров, а тут, откуда ни возьмись, по чёрному цвету прошлась яркая красная полоса.

Булат-Ширин рассмеялся:

– Да ты не просто увалень, а ещё и слепец!

Кровь Джан-Айя вскипела, он крепко сжал кулаки, уже готовился кинуться на обидчика, но сдержал себя, даже засвистел насмешливо, косясь прищуренными глазами на Булата. И сказал наконец, словно пустил долгожданную стрелу с ядом:

– Пусть я буду увальнем и слепым на оба глаза, но моя невеста не бежала перед самой свадьбой, как ханбика, не пожелавшая оказаться в объятьях нашего ширинского красавца!

Меткая стрела попала в цель. Булат побледнел, в следующее мгновение он откинул в сторону селезня и кинулся с кулаками на Джан-Айя. Мурзы упали в холодную воду, взбаламутив тину, пинали друг друга ногами и лупили кулаками. Сбежавшиеся нукеры едва развели разъярённых вельмож. У Булат-Ширина оказалась разбитой губа, у Джан-Айя заплыл глаз.

Не глядя на галдящих охотников, которые пытались разобраться в их ссоре, мурза Булат отправился на берег. С мокрой одежды стекали грязные ручьи, тальник путался под ногами, но мурза ничего не замечал и не слышал окликов верных нукеров. Он видел перед собой лишь насмешливое лицо Джан-Айя и слышал только его издевательские слова.

– Проклятая Гаухаршад! Тебе обязан насмешками презренных людишек, – бормотал Булат-Ширин. – Но придёт мой черёд, и ты окажешься в моих руках!

Он с яростью переломил ветвь тальника и швырнул её в воду.

Глава 6

Высокородному мурзе Булат-Ширину и в голову не могло прийти, что сбежавшая ханбика в этот момент находилась совсем рядом. На другом берегу озера средь густого леса едва виднелась землянка, пускающая в небо клубы белого дыма.

Гаухаршад сидела на дощатой лежанке, покрытой медвежьей полостью. Привычно подогнув ноги под себя, она с интересом наблюдала, как ловкие руки Турыиша сплетают из тальника подобие узкой и высокой корзины.

– Что же это будет, юзбаши? – спросила она.

– Это морда, моя госпожа. Сегодня к ночи мы с Геворгом поставим её на озере, и к утру, если будет угодно Всевышнему, у нас будет неплохой улов.

Мужчина был сосредоточен на своей работе и не поднимал глаз на ханбику, а Гаухаршад тайком вздыхала. Прошла неделя с той поры, как они покинули ханский дворец. Первые дни она не могла думать ни о чём, кроме всепоглощающего страха, владевшего ею. В каждом скрипе низкой двери, в громком шелесте деревьев Гаухаршад слышались окрики воинов повелителя, ржание их лошадей. По ночам она не могла спать и, не смыкая глаз, долгие часы проводила у тёмного оконца. Усталому, напряжённому взгляду в кривых сучьях и шелестящих кустах мерещилась засада. Невидимые всадники крались к её убежищу, и она замирала от ужаса.