Гавайи: Миссионеры

* * *

Эбнер стал проводить все свободное время в Часовне для моряков, где он подолгу просиживал рядом со священником Кридлендом, тем самым бывшим матросом, которого Эбнер собственноручно привел к Богу. Преподобный Хейл, размышляя о судьбе Кридленда, подумал: "Наверное, из всех моих достижений это превращение Кридленда из безбожника в христианина является самым значительным и плодотворным". Эбнер понимал, что жизнь матросов всегда была полна различных соблазнов и искушений, и теперь он чувствовал себя по-настоящему счастливым, что способствовал уничтожению публичных домов и винных лавок в Лахайне.

Эбнер существовал на скудное жалованье, присылаемое ему комитетом, потому что уже не считался полноправным священником. Однако доктор Уиппл постоянно следил за своим приятелем, и если тому требовались деньги, то или Джон, или Джандерс давали ему безвозмездно некоторую сумму. Один раз кто-то из навестивших Лахайну увидел жалкую лачугу Хейла, единственным украшением которой были портреты детей, и спросил с состраданием:

– Неужели у вас совсем нет друзей? На это Эбнер ответил:

– Я знаю Господа Бога, знал Иерушу Бромли и Маламу Канакоа. А кроме них человеку больше не нужны никакие друзья.

Затем, в , году до Лахайны долетела радостная весть, которая на время окрылила Эбнера, превратив его снова в жизнелюбивого, взволнованного отца. Преподобный Михей Хейл писал из Коннектикута о том, что он решил оставить Новую Англию (уж слишком холодным оказался там, на его вкус, климат) и переехать навсегда на Гавайи. "Я обязательно снова должен увидеть пальмы моего детства, – сообщал в письме Михей. – И, конечно, китов, играющих у берегов Лахайны". Многие дети миссионеров, закончившие учебу в Йеле, писали своим родителям о том, что острова оставили в их жизни ни с чем не сравнимое чувство очарования, которое продолжает оказывать влияние, несмотря ни на какие расстояния в тысячи миль. Но письмо Михея все же оказалось не совсем обычным. Юноша сообщал о том, что намерен пересечь Америку по суше и добраться до Калифорнии, поскольку ему хочется лучше узнать свою страну. Он предсказывал и то, что где-то в конце года уже будет садиться на корабль, отплывающий из Сан-Франциско.

После этого Эбнер приобрел для себя карту Северной Америки и повесил её на стену. Каждый день он отмечал на ней примерное воображаемое перемещение сына по громадному континенту. Его расчеты оказались на удивление точными, и как-то в конце ноября года, стоя возле магазина "Дж. и У.", он во всеуслышание заявил:

– Мой сын, преподобный Михей Хейл, наверное, в данный момент подъезжает к Сан-Франциско.

* * *

Когда Михей спустился со склонов Сьерра-Невада, он, минуя Сакраменто, направился к Сан-Франциско времен золотой лихорадки. Михей был красивым высоким юношей двадцати семи лет, с темными глазами и каштановыми волосами, как у его матери. От отца он унаследовал лишь остроту ума. Болезненный цвет лица и хилое телосложение, отличавшие Михея в детстве, теперь полностью исчезли. Кожа юноши отливала бронзой, а в мускулистой фигуре особенно выделялась широкая грудь. Это стало результатом его долгого перехода в компании золотоискателей, с которой Михей пересек весь континент. Походка молодого человека была на редкость легкой и немного торопливой, словно он ожидал увидеть что-то необычное и восхитительное у ближайшего дерева. Этот парень сумел расположить к себе своих попутчиков тем, что проповедовал христианство, просто рассказывая о любви Христа к своим детям. А уважение погонщиков мулов он заслужил тем, что холодными ночами мог запросто пить мелкими глотками неразбавленный виски.

В необузданном и полном энергии Сан-Франциско Михей познакомился со многими искателями приключений, которые прибыли сюда с Гавайев и намеревались заработать на золотых приисках. Его даже попросили однажды прочитать проповедь в одной из местных церквей. Там, процитировав несколько стихов из Библии, Михей пророчески заявил, что в скором времени "Америка будет представлять цепь больших городов от Бостона до Сан-Франциско, а затем расширит свои границы до Гавайев, куда обязательно придёт американская демократия. И тогда Сан-Франциско и Гонолулу будут связаны узами любви и общих интересов, при этом каждый город будет прославлять Господа и распространять слово его".

– Вы считаете, что американизация Гавайев уже гарантирована? – поинтересовался какой-то местный бизнесмен сразу после окончания проповеди.

– Она абсолютно неизбежна, – ответил Михей Хейл, про являя любовь к пророчествам, свойственную его отцу. Затем, взяв ладони спросившего в свои руки, он убедительно продолжал: – Мой друг, то, что христианская Америка должна расширить свои интересы и защитить те небесные, райские острова, было давно предопределено самой судьбой. И мы ничего не можем изменить, даже если бы и захотели.

– Когда вы использовали слово "мы", – спросил все тот же бизнесмен, – вы говорили как гражданин Гавайев или как американец?

– Я настоящий американец! – удивился вопросу Михей. – Кем же ещё я, по-вашему, являюсь?