Гавана, год нуля

В тот день мать-старушка сварила нам кофе, и мы долго беседовали, ожидая Чичи, писателя то есть. Барбара рассказывала о своем проекте, сообщила, что на родине у нее есть контакты с издательствами, заинтересованными в издании кубинской литературы. Европейские издатели, добавила она, прекрасно знают, что этот Остров богат на культуру, и желают познакомиться с творчеством нового поколения, рожденного после 1959-го, особенно в нынешние нелегкие для нас времена. В общем, удобный момент, чтобы открыть рынок для кубинцев. Ее описание ситуации Эвклиду не слишком понравилось, поскольку он отозвался комментарием, что всегда найдутся кошельки, готовые наполниться за счет чужих страданий. Но Барбара ничем не показала, что приняла это замечание на свой счет, склонилась к моему другу и заявила, что это — quid pro quo[5], что писатели, с которыми она уже успела поговорить, безумно желают публиковаться, где — неважно, а она — всего лишь посредник, дающий шанс. И с улыбкой подытожила: «Я — Христофор Колумб, а не испанская корона». Эвклид улыбнулся в ответ, не знаю уж, оттого ли, что его взору открылся поистине идеальный ракурс обзора на вырез ее блузки, или потому, что он с ней согласился. Как бы то ни было, тем вечером оба они усердно улыбались, а когда мы собрались уходить, так и не дождавшись Чичи, Барбара сообщила Эвклиду на прощание, что зайдет к нему в другой раз. Прекрасно. Ветер изо всех сил дул в паруса моих ожиданий, как в паруса кораблей Колумба. Когда мы оказались на улице, Барбара заявила, что если у меня нет других планов, то она приглашает пойти в ресторан. И приглашение я приняла, как же мне было его не принять? Должна признать, что итальянка неплохо знала этот город, потому что привела она меня в один из лучших дегустационных ресторанчиков, и после первой же кружки пива меня разобрал смех. Только представь себе: я как ни в чем не бывало сижу за одним столиком с женщиной, которая спит с моим любимым мужчиной. Бред какой-то. Не думаешь? Но чего уж тут, это было необходимо — так я обеспечивала себе уверенность, что Анхель сейчас дома с Дайани, и гарантировала, что Барбара не свалится ему на голову, к тому же я подпитывала свой организм вкуснейшей комедией.

Наш разговор в ресторане стал нежданным подарком, потому что, кроме всего прочего, я узнала дату отъезда итальянки — очень важную для наших с Лео планов дату. Барбаре оставалось совсем недолго пребывать на Кубе, и я задумалась ровно о том, что у тебя сейчас крутится в голове. Самый простой путь — договориться с Анхелем и дать им обоим несколько дней на то, чтобы документ перешел из рук в руки за некую денежную сумму, а потом зажить вместе с ним на полученные денежки. Не так ли? Такой путь, наверное, был самым логичным, но он предполагал отказ от моего договора с Леонардо, от справедливого возмездия Анхелю, и, самое главное, он предполагал предательство Антонио Меуччи. Отмечу, что, если до сих пор я и отказывалась от заключенных соглашений — сначала с Эвклидом, а потом и с Анхелем, — это было вынужденно. Я, вообще-то, человек слова, это они солгали и заслужили, чтобы им было отчасти отплачено той же монетой. Ты так не думаешь? Продать документ итальянке было бы ошибкой еще и потому, что лично меня деньги не интересовали, хотя и были нужны, лично меня привлекала возможность воздать должное ученому, обойденному историей. А справиться с этой задачей мог только писатель. Это ему по силам возродить гения, дать ему вторую жизнь, именно он может закрепить память о его изобретении, а не какие-то ушлые журналюги, что схватят горячую новость да и попользуются несколько дней, пока поток новостей опять не смоет все, увлекая за собой Меуччи и его манускрипт, хороня их в прежнем забвении.