Гавана, год нуля

В тот день я пошла на берег прогуляться. Недостатка в поводах паршиво себя чувствовать у меня не было. Во-первых, то, как поступил со мной Эвклид, — этого, естественно, я никогда не смогу переварить. Далее, потому что… как бы тебе это объяснить? Мне тогда казалось, что жизнь моя словно поставлена на паузу. Смотри, Эвклид ведь был для меня лучшим другом, и только что я столкнулась с невероятным предательством с его стороны: да, все верно, совершённым в минуту слабости, и я ни капли не сомневалась, что он меня любит, однако меня просто выворачивало при мысли о том, что он оказался способен так со мной поступить и не способен — в этом признаться. Другими словами, мой единственный друг вовсе не был настоящим другом. Понимаешь? Я никогда не могла похвастать толпой друзей, с самого детства я была скорее одиночкой, но хоть один настоящий друг должен же быть. С другой стороны — Анхель. Что у нас за отношения? Мы любовники, вместе спим, это верно, но мы и не пара, и не жених с невестой, ни «познакомься, это моя девушка» — нет. Мы любовники, и известно об этом только нам двоим.

В ту пору мой братец не упускал случая подкатить ко мне с вопросом, с кем же это я сплю, когда не возвращаюсь ночевать в Аламар. Советовал соблюдать осторожность, не знаться с иностранцами и предлагал привести своего парня домой. Он совершенно ничего не знал о моей жизни, однако любил выступать в роли старшего брата, мужчины-защитника. Откровенно говоря, мне самой хотелось представить ему Анхеля, вот только Анхель не был моим женихом, у нас еще ничего не прояснилось. Понимаешь? Любовник — с одной стороны, как бы друг — с другой, и этого более чем достаточно, даже если не трогать профессиональную карьеру, а она-то уж точно последний гвоздь в крышку гроба. Сущий кошмар. Разве нет?

Бродила я долго, но мне так и не попался ни один телефон, чтобы позвонить Анхелю. И вот я, благо что шла мимо остановки как раз в тот момент, когда автобус открыл двери, недолго думая, в него села. Уж отыщется какой-никакой аппарат в рабочем состоянии, и если окажется, что мы можем увидеться, то я уже буду на той стороне бухты, ближе к его дому.

Данте Алигьери следовало бы включить в перечень адских мук автобусную поездку из Аламара в Гавану. Вот уж где близость к ближнему своему. Вы дышите друг другу в лицо, и еще чуть-чуть — станете единой плотью. Ты уже не понимаешь: прижавшаяся к тебе нога — твоя или твоего соседа, а рука в твоем кошельке — твоя или все того же соседа, и то, что впилось тебе в ягодицы, тебе нравится или вызывает отвращение. Ты не можешь понять, не можешь идентифицировать абсолютно ничего, за исключением той капли пота, что сползает по твоему позвоночнику практически с той же скоростью, с которой перемещается в пространстве под тропическим солнцем автобус — медленно и с напрягом.

У меня не было сил терпеть эту муку долго, и при первой же возможности я высадилась и дальше по Малекону пошла пешком, все так же — по берегу моря, теплого и бурного. Откровенно говоря, я бы с большим удовольствием подумала о чем-то другом, но мне было тяжеловато переключиться с размышлений о Меуччи и всем, что крутилось вокруг него, особенно теперь, когда я уже приняла решение изъять документ из рук Эвклида. Ну да, ведь Эвклида — как-то по-своему — я буду любить все равно, однако документа теперь он не заслуживает, это уже не обсуждается. В тот день я обдумывала, как бы мне заполучить реликвию, которую он наверняка прячет у себя в комнате. Например, можно притаиться где-нибудь возле его дома, дождаться, пока он выйдет — к примеру, выгуливать Этсетера, — и тут же подняться в квартиру и сказать старушке, что я подожду Эвклида в его комнате. Или можно, сидя у него в гостях, дождаться, пока он отлучится в туалет. Или притвориться, что мне стало плохо, и сделать так, чтобы он уступил мне на ночь свою комнату. Я могла придумать миллион разных способов, которые, вне всякого сомнения, сделают из меня воровку, но, как гласит пословица, вор, укравший у вора, на сто лет прощен. Разве не так?

Самым удивительным для меня оказалось то, что по чистой случайности я дошла ровно до той точки, вокруг которой уже довольно давно крутились многие. Ну да, все мы, хоть и по разным причинам, охотились за одним и тем же.