— Чтобы защититься, — сказал он. — Он соврал, просто чтобы защититься.
По его мнению, Анхель нырнул в постель с Барбарой из-за документа, а еще потому, что она — иностранка. Ну, ты понимаешь: ром, обеды-ужины, дорогие сигареты. У него к ней чисто утилитарный интерес, а вот я, Лео уверен, ему по-настоящему нравлюсь, и меня он терять не захочет. А что произойдет, если я об этой интрижке узнаю? Первый вариант: я захочу бросить Анхеля, и в этом случае он приложит все силы, чтоб меня вернуть. Второй вариант: я захочу как-то ему отомстить, нанести некий ущерб, а наибольшим ущербом была бы утрата им документа, потому что эта бумага — самое ценное, что у него есть. Вот поэтому он и решил подстраховаться, придумав, что документ не у него, а у кого-то другого.
— Я тоже мужчина и писатель, Хулия, поверь мне, я разбираюсь в психологии некоторых персонажей, — завершил свою речь Леонардо.
Внезапно все встало на свои места. С одной стороны, версия о подстраховке прекрасно объясняла, почему Анхель поведал мне историю фамильной реликвии сразу же после своего возвращения из Сьенфуэгоса, то есть в тот момент, когда у него завязались отношения с Барбарой. Я не должна была упускать из виду, что у моего ангела богатое воображение. С другой стороны, факты просто вопили о невиновности Эвклида. Ведь он первым заговорил со мной о Меуччи, он сам показал мне все, что у него было, он сообщил, что Маргарита отдала документ писателю, и он буквально только что дал мне адрес Музея Гарибальди — Меуччи, планируя наши совместные действия. Нет, Эвклид определенно не владел манускриптом. Да, он украл мою дипломную работу, это верно, но абсолютным, полным сукиным сыном он не был. Сукиным сыном сейчас был потерявший последнюю совесть Анхель, который спит с иностранкой и сочиняет затейливые сказки, чтобы запудрить мне мозги. И это мужчина, которого я люблю. Понимаешь? Почему любовь настолько неразумна?
Леонардо не сводил с меня глаз, ожидая хоть какой-то реакции с моей стороны. Я сказала, что если все так, как он предположил, тогда, вероятно, «Анхелито» прав и есть два варианта. Бросить его — но этого я делать не собираюсь. Или отомстить за себя, что гораздо более справедливо: отомстить, выкрав документ из его дома, и отдать достойному. Писатель заулыбался, сжимая мои руки. Я посмотрела в его глаза за стеклами очков и спросила себя: неужто и вправду Анхель переспал с Барбарой только из-за документа и нескольких банок пива?
— Определенно, я влюбилась в говнюка, — сказала я, после чего Лео опустился передо мной на колени.
— Анхель не так уж плох, — сказал он. — Маргарита говорила, что любострастие является самым распространенным грехом кубинцев, и Анхелю слишком нравятся женщины. Но в остальном он парень хороший.
Маргариту Анхель очень любил, но не был ей верен, провозгласил Лео и добавил, что я не должна принимать это слишком близко к сердцу, потому что как ни крути, а это такой общенациональный порок. Разве нет? Ему удалось меня насмешить. Я приблизила губы к его лицу и прошептала, что его роман станет совершенным. А он пообещал, что Анхель достанется мне, и провел по моей щеке тыльной стороной ладони. Улыбаясь, я закрыла глаза и вспомнила своего ангела и его обнаженное тело, лицо Барбары, когда она произносила «Сьенфуэгос», и день, когда я в первый раз увидела Леонардо.
— Какой, говоришь, наш общенациональный грех? — перепросила я.
Ответом был его язык у меня во рту. Дождь лил всю ночь.
15