Читаем Гавана. Столица парадоксов полностью

Пройдитесь по улице Гаваны, и вы услышите музыку, звучащую чуть ли не из каждого окна, из каждой двери — болеро, сон, гуахира, дансон, конга, чаранга, пачанга, нуэва-трова, филин (что доказывает: для «лифтовой»[70] музыки лифт не нужен), джаз, афро-джаз, джаз афро-латино, рок, хип-хоп. В большинстве баров и ресторанов играет живая музыка, и почти все группы заслуживают, чтобы вы остановились и послушали. Традиционные инструменты — барабаны, маракасы и гитары, особенно тресы. Неизменно популярны также духовые инструменты, прежде всего деревянные. По всему городу много недорогих клубов, часто они располагаются, как принято в Гаване, в неожиданных старых пространствах, получивших вторую жизнь. Один такой клуб — «Фабрика-де-Арте-Кубано» (Fábrica de Arte Cubano), который называют просто «ла-фабрика», устроился на бывшем кирпичном заводе в Ведадо. Клубы должны быть недорогими, иначе никто не сможет туда ходить. Иной раз концерты проходят в совсем неформальной обстановке — на пустырях или на улице.

Танцы всегда занимали центральное место в гаванской жизни. Согласно сантерийской легенде, рассказанной гаванским антропологом Лидией Кабрерой, Чанго соблазнил Очун с помощью танца. Он принялся плясать, и «она сразу сказала „да“, и они стали жить вместе». Вот так все и должно происходить в Гаване.

Троллоп писал: «Они обожают танцевать, у них есть собственные танцы и собственная музыка, кажущиеся постороннему человеку странными и трудными для восприятия. Их мелодии поразительны и очень красивы». В «Сесилии Вальдес» жизнь вращается вокруг танцев, и, когда в романе юный отпрыск богатого рода оценивает женщину, которую не любит, но собирается вести под венец, он приводит в ее пользу тот довод, что она хорошо танцует.

Музыка не выходит из моды никогда, хотя танцевальные стили иногда меняются. Музыка революции — нуэва-трова и пачанга — популярна до сих пор. Нуэва-трова имеет корни в американской протестной музыке, распространению которой на Кубе способствовала Джоан Баэз[71]. Сильвио Родригес и Пабло Миланес пели песни о революции и поют до сих пор. Пачанга, которую любят и сегодня, представляет собой жизнерадостную смесь сона и меренге в сопровождении сатирических куплетов, обожаемых гаванцами. Это ведомый перкуссией танец, в котором участвуют бонго, конги, каубеллы[72] и духовые инструменты. Че Гевара дал знаменитое определение кубинскому строю: socialismo con pachanga, социализм с пачангой.

Но в основе всей гаванской музыки и большинства кубинской лежит сон. Видимо, он происходит от сочетания африканской барабанной музыки и испанских песен. Хотя они впервые были объединены в провинции Орьенте, к 1910 году сон стал уличной музыкой чернокожего населения Гаваны, и бонго с маракасами прорисовывали его узнаваемый и заразительный ритм. Слово «сон» к тому времени вполне прижилось. Впервые оно использовано в песне под названием Son de Ma Teodora («Сон моей Теодоры»), написанной чернокожей доминиканкой по имени Теодора Хинес, как считается, в 1580 году.

Африканская музыка, танцы, религия — любые проявления африканской культуры — пугали белых, как местных, так и иностранных. На самом деле они боялись чернокожих, которых угнетали, — этот страх, как подчеркивал Хосе Марти, коренился в их расизме. 29 января 1879 года статья журнала Harper’s Weekly, посвященная фестивалю в Гаване, говорит, что уличные танцы «создают у зрителя ощущение, что его унесло за пределы цивилизации, в страну горилл и других всевозможных обезьян».

И потому с музыкой боролись. Когда сон впервые зазвучал на улицах Гаваны в начале XX века, его останавливала полиция, как и большинство других проявлений африканской культуры. Если конхито — ансамбль, исполняющий сон, — ловили за традиционной игрой на улице, музыкантам грозила конфискация инструментов. В 1919 году в восточной части Гаваны, в Гуанабакоа, арестовали солдат за непристойное поведение: они танцевали под сон. Но запретить ритм нельзя. Сон был неотразимо притягателен. Он захватил Гавану и остался в ней. К концу 1920-х годов конхито получили широкое признание, особенно группа под названием Sexteto Habanero.

Сон исполнялся с помощью квадратного бонго, маракасов, голоса и ботихо. Ботихо — еще одно изобретение, придуманное на Карибских островах, — это глиняный кувшин с отверстием сверху и еще одним сбоку, изначально применявшийся для перевозки керосина из Испании на острова. В XIX веке эти кувшины превратили в музыкальные инструменты, наполняя их водой в зависимости от того, какой высоты звук требовался. В кувшин нужно было дуть, как правило, через верхнее отверстие, чтобы получать глубокие вибрирующие звуки. В 1920-е годы исполнители сона постепенно заменили ботихо контрабасом, добавили трес и обычную гитару. Sexteto Habanero взяли еще и корнет[73] и превратились в Septeto Habanero. Участники ансамбля с годами менялись, но группа дожила до своего девяностолетнего юбилея в 2010 году.

Перейти на страницу:

Все книги серии Города и люди

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное