Гавани Луны

Благодаря ей, я вычеркивал себя из списка мертвых и заносил в реестр живых. Согласно этой истории я не маньяк, зверски убивший женщину в приступе пьяного безумия, верил я. Просто пьяный идиот, который вляпался в историю. И это меня вполне устраивает. Я позволил себе расслабиться, и почувствовал, как к телу приливает кровь, невесть откуда вернувшаяся и покинувшая меня с утра, отчего я стал слаб и безжизнен. Откуда только? Словно та мертвая бродяжка отдала мне всю свою кровь, и я теперь преисполнен жизненной субстанцией уже не одного, а двух человек. Где-то я читал, что, когда в тебе кровь еще кого-то, ты словно сказочное чудовище с двумя пенисами. Так и есть. У меня стоял за двоих. Я взялся за член, словно за рычаг переключения скоростей, и решил начать со второй. Будить Любу было жаль, но я мог любоваться ее выпяченной из простыней роскошной задницей. Да и спустить на нее в конце… Мое сердце забилось сильнее, и я приступил.

Тут Люба подняла голову с подушки, и я увидел, что взгляд у нее ясный, и она не спит.

Кто это у тебя в подвале? – спросила она.

20

Я встал, и подошел к окну.

Я знала, что умру, когда ехала сюда, – сказал она чуть испуганно.

Но легкое удовлетворение было слышно в ее голосе. Что-то от торжествующей нотки учителя, который предвидел, что ученики не справятся с домашним заданием. Или матери, которая просит ребенка не упасть, и, когда он все-таки падает, торжествуя, говорит ему – я же говорила тебе. Я Знала…

Я же говорила тебе как-то, что твоя темная часть сильнее тебя, – сказала Люба.

Не сходи с ума, – сказал я.

Я не собираюсь и пальцем тебя трогать, – сказал я.

Боюсь, ты будешь вынужден сделать это, – сказала она, не поднимая головы с подушки.

Все величайшие трагедии происходят случайно, и нужен лишь толчок, чтобы события пошли по нарастающей и ничего уже от тебя не зависело, – сказала она.

Это как снежный холм с горы, – сказала она.

Ох ты боже мой, – сказал я раздраженно.

Люба, где ты видела снежный ком, который катится с горы? – спросил я.

Ну, кроме мультфильмов про Тома, Джерри, Волка и Зайца, – сказал я.

И правда не видела, – хихикнула она.

Но я говорю то, что есть, – стала Люба серьезной.

Это вроде рака, что-то щелкает в тебе и все, с тех пор любое событие твоей жизни служит лишь ступенькой к восхождению на этот холм, – сказала она.

Как выспренне ты выражаешься, – сказал я, и добавил, – особенно для женщины, которая не любит читать.

Ты так и не простил мне того, что я не интересовалась твоими книгами, – сказала она, улыбаясь.

Плевать мне, – сказал я, хоть и не простил ей того, что она не интересовалась моими книгами.

Но сейчас это уже не имело значения. Ведь я и сам перестал интересоваться своими книгами. Меня волновали лишь мои женщины. Мои женщины – вот мои книги.

Твой большой твердый хуй, вот моя любимая книга, – сказала Люба.

Тебе трудно будет в это поверить, но первые несколько лет нашего знакомства я была влюблена в тебя, – сказала она.

По настоящему, до безумия, – сказала она.

Как кошка, – сказала она, выгнула спину, и я вспомнил Рину.

Лучше уж как собака, – сказал я.

Хочешь сказать, я твоя сучка? – сказала она.

Ты моя сучка, – сказал я.

Но не шелохнулся.

Ох, милый, неужели ты и правда меня убьешь, – сказала она жалобно.

Что ты там увидела? – спросил я.

В ее глазах? – спросила она.

Я увидела всю ее историю, – сказала она.

Включая и вчерашнюю? – сказал я.

Я же сказала «всю», – сказала она.

И что же это было? – сказал я. – Что с ней случилось?

Ты хочешь сказать, ты не знаешь? – насмешливо улыбнулась она с подушки.

Я вздохнул. Погода определенно менялась, и моя голова уже была зажата между атмосферными слоями и Земным шаром. Словно гигантский, невидимый мне слесарь, хотел выточить из меня что-то другое, нежели я представлял собой сейчас. Как всегда, когда менялась погода, мне дико захотелось спать. Но я знал, что не должен делать этого. Во сне ты беззащитен. Особенно, если речь идет о человеке, который проснулся с мертвой девушкой с располосованным горлом в постели. Того и глядишь, она вернется в постель, и тебе придется несладко, подумал я, прикрывая глаза. Их пекло так, словно меня уже окунули лицом в горшок с горячей золой.

Предстоящий смерч, хоть он и был еле виден пока, уже забросал песком мои глаза и мозги, и я еле видел и соображал.

Давление? – сказала Люба.

Вернемся к девушке, – сказал я.

Я заглянула ей в глаза, – сказала Люба, – и девушка сказала мне, что это ты убил ее.

Клянусь Богом, всеми святыми, памятью своей матери, своим браком, всеми женщинами, которых я любил, люблю, и буду любить, – искренне сказал я, – я не убивал эту девушку.

Чувствуешь, земля дрогнула? – сказала Люба, приподнявшись на локти, и я едва было не забыл о головной боли, ее зад был лучшим болеутояляющим.

Это крыша трясется из-за ветра, – сказал я, – вечно мы собираемся подправить ее в конце весны, и к концу каждого лета жалуемся на то, что забыли.

Это земля, – сказала Люба. – Она дрогнула из-за тебя.

Только что ты совершил клятвопреступление, – сказала Люба торжественно.

Ты хочешь сказать, что я убил ее? – сказал я.