Гавани Луны

Письмо оказалось пропитано ядом, злобой и похотью. Его писали на коже ехидны и писали ядом гадюк, обмакивая в него жала скорпионов. Будь я рядом с огнем, я бы предал бумагу пламени, но… Даже два «но».

Это письмо писала женщина, и она хотела меня.

А я сейчас больше всего хотел трахаться.

Так что я пошел

32

Ветер вновь вынимает у меня лист из рук.

Как учитель – шпаргалку у зазевавшегося ученика..

Вот и этот лист плавно ушел куда-то вверх, чтобы, дразнясь, покружить перед моим лицом, а потом вспорхнуть вверх.

Здесь, наверху, тебя пронизывает не только ветер, но и такое чувство, будто все падает вверх, а не вниз. Даже ты. Значит ли это, что и я полечу вверх? Я гляжу вслед уносящемуся белому листу. Он пуст. Я не напечатал на нем ничего. Напиши я о том, что случилось в доме Яны, куда я пошел после того, как прочитал ее письмо – а оно было ее, без сомнения, – это непременно бы вычеркнули при издании. Так у них заведено. Но тем, кто здесь и сейчас со мной на этой крыше, я расскажу. Небо темнеет все быстрее, у меня от силы полтора-два часа. Вдалеке блеснула, словно нож, Днестр. Где-то там, в подвале у реки, куда просачивается вода и дышат в щели болотные крысы, плавали и мои прекрасные женщины. Я так и не решился предать их тела воде. Мне не хотелось думать о том, как они всплывут, во время очередного половодья, словно попавшие в водоворот коровы. Вздувшиеся, потемневшие. Ни одна из женщин, с которыми я спал, не заслуживала такого послесмертия. Смерть – это еще куда ни шло, думаю я, и сажусь на стул. Смерть может быть какой угодно. Но настоящий ее смысл вскрывается послевкусием. Именно тот аромат, тот букет, которые вы почувствуете после смерти, и есть ее подлинная сущность. Может быть, мои женщины умерли и некрасиво, и отчасти нелепо, а кое кто даже жестоко, но на самом-то деле ушли они, оставив шлейф терпких покалываний в небе, и дрожь в скулах. Так бывает, если хлебнуть белого, еще не перебродившего вина. Оно не так совершенно, как то, что я пью сейчас из бутылки, но оно более живое.

А я люблю все живое.

Так что я постараюсь вспомнить, как все прошло. Ну, мой последний секс с живой женщиной.

… Когда я дочитал странное сумасшедшее письмо Яны, и посмотрел вверх, то увидел три соляных столба. Два были темными, и нависли над нашими участками, словно грозные архангелы, посланные сюда Господом положить конец безобразиям в городке у реки. Не сразу я понял, что это ветер поднял клубы пыли, и два смерча появились у нашего порога на несколько минут. А когда сообразил, ноги мои уже онемели от страха, и я едва прощупал пульс на горле, в ужасе потрогав себя под подбородком. Третий столб оказался, как ему и положено, белым – соляным, – и увидел я его в окне дома соседки. Яна глядела на меня застывшим столпом, и я не увидел в выражении ее лица ничего от человека. Скорее, она смахивала на деревянную резную бабу, какими кочевники в изобилии усеивали степи того места, которое позже назовут Молдавией. Мне даже пришла в голову мысль взять бутылку масла и вина, перед тем, как пойти к ней, и вылить их у подножия. Да, я собирался идти к ней.

У бога, дьявола, природы, – назовите как угодно, – были другие планы.

Ветер с ненавистью бросил мне в лицо горсть песка и я почувствовал страшную боль в левом глазу. Свернулся даже, как после хорошего удара сбоку, и прикрыл лицо руками. Я не располагал временем на то, чтобы прийти в себя, и стал пробираться направлении дома

Чертов легавый не обманул, на городок обрушилась настоящая непогода.

Предвестие осени, первый пробный удар холодов. На мой взгляд, август казался еще достаточно крепким продержаться раундов пять, но это явно – первый нокдаун. А после него, как известно, все проходит стремительнее. Покачиваясь из стороны в сторону, как боксер, – и даже прикрыв в стойке лицо, на случай если в меня полетит что-то потяжелее, – я потихонечку продвигался к дому соседки. Дверь калитки качалась открытой. Изредка, когда мне удавалось разлепить глаза, я видел неподвижную белую фигуру в окне. Из-за похмелья, давления, и общего ощущения опасности, надвинувшегося на городок с вихрем, я страстно хотел женщину. И я знал, что усилия мои не напрасны. Вместо того, чтобы оставаться в доме, и пить наверху, сходя с ума из-за того, что подо мной покачиваются два трупа, я шел к теплой, мясистой пизде. На ощупь.

Я доберусь до тебя и засажу под самые гланды, чтоб тебя, – подумал я.

Я вытрахаю тебя, выжму из тебя всю, твою мать, душу, – пообещал я молчаливой фигуре в окне.

Обещал я тоже молча.

Торнадо – в наших краях явление редкое, и в любое другое время я бы остановился полюбоваться, – подхватило с ее лужайки теннисные мячики, и стало расшвыривать их с пушечной скоростью, словно взбесившийся автомат для подачи. Нужно ли говорить, что добрую часть подавали в мою сторону? Я еле успевал отбиваться, и серьезно ободрал костяшки левой руки, поймав зеленое пятнышко на простой прямой.

Получай, – свистнул черный дьявольский ветер, и швырнул в меня лежаком.