Гавани Луны

Уверен, в оставшихся шести-семи происходили не менее интересные события. Может быть, в одном из них придумали лазерную бомбу, а в другом изнасиловали и убили девственную лилипутку. Кто знает? Но это чужие истории. Они меня не касаются.

Как и все бывшие писатели, я страшно ревнив к чужим жизням.

Оставив Яну лежать на полу – мне бы отдохнуть, господин писатель, со вздохом сказала она, – я спустился на первый этаж дома. В наших окнах было пусто. Значит, Рина была в ванной. Закутавшись в халат, я выскочил из дома, и быстро пробежал к своему крыльцу. Стараясь не хлопать дверью, вошел в прихожую, и быстро налил себе пол-стакана джина. У него резкий запах, и он отобьет привкус Яны, знал я.

Как и все дьявольские создания, Рина обладала дьявольским нюхом.

Но джин отбивает нюх у собак и дьяволиц. Так что, когда я выпил половину порции, маслянистая пленка джина уже скрыла мой грех, как покров Богородицы – осажденный Константинополь. И я, чувствуя себя предводителем крестного хода, торжественно поднялся на второй этаж, и тихо открыл дверь ванной. Рина стояла под душем, ее почти черные из-за загара ягодицы блестели под слоем воды, спина скрывалась за мыльной пеной. Судя по ее сытой улыбке, она действительно трахалась с кем-то. Что же, подумал я.

Добро пожаловать домой, дорогая, – сказал я.

Она резко обернулась. Я увидел в ее глазах плохо скрытое удивление.

Рина явно не ожидала увидеть меня снова.

35

Обычно я избегал взгляда жены.

Сейчас что-то заставило меня посмотреть ей в глаза.

От глаз Рины словно бы пахнуло мутно-зеленым. Мне явно представилось, что под блестящей оболочкой ее прекрасных глаз – она оттеняла из изумрудными серьгами, – таится гнилая слизь давно уже павшей рыбы. Что-то от утопленницы я увидел в ней. Неудивительно, ведь она и правда утонула. Я вспомнил слова одного своего коллеги, сраженного наповал на вручении какой-то литературной премии фуршетом и литровыми мисками шампанского, которое там выдавали за бокалы. Он говорил: если кто умер, не воскрешай. И пусть он подразумевал вовсе не живых людей, а персонажей, я не видел никакой разницы. В конце концов кто мы, если не чьи-то персонажи.

Рина улыбнулась мне и задернула штору.

Мимолетный запах смерти и разложения тины, водорослей и заплутавших в них рыбешек вновь сменился ровным химическим запахом шампуня. В уголок, не прикрытый шторкой, я видел, как она собирается над сливом ванной. Белоснежная, как всегда. Рина могла выйти в город на месяц, могла перепихнуться с тысячей мужиков, каждый из которых спустил бы в нее свое грязное семя, – так похожее на мыльную водичку, – могла валяться в лужах блевотины у туалетов ночных клубов, маринуясь там, словно треска… но она всегда возвращалась белоснежной. Ни кусочка грязи на оставалось на ее теле. Видимо, все абсорбировала душа. И хоть я уже не любил свою жену, я почувствовал легкую боль. Я чуть сдвинул корпус влево и увидел ее. Стройная, загорелая, без белых полосок – конечно, она если и загорала, то обнаженной, – с небольшой, но красивой крепкой грудью. Стройные ноги без намека на жир или целлюлит. Плоский живот. Аккуратная, собранная задница, из тех, что навевают мысли о времени, проведенном на вечеринке со школьницами, – что немаловажно, вы были там будучи школьником сами, – и, конечно, прекрасная щель. Дыра, которую я не видел сейчас, но которую явственно представлял, потому что пизда и была Риной, а Рина была лишь сопровождением для дыры. И когда моя жена чуть расставила ноги, чтобы промелькнуть между ними ладонью, я лишь утвердился в этом.

Рина это свита для собственной дыры, подумал я.

Она служит ей, она окружает ее обожанием и почтительным вниманием, она выполняет любой каприз своей дыры, и ее дыра может послать кого-нибудь в ссылку, а то и на эшафот. Я представил, как голова казненного скатывается с колен Рины и стремглав влетает в ее дыру, пахнущую стружками. Кажется, ими заполняли корзины под гильотинами? Но ее дыра умела и ласкать. Окажись она милостивой к вам, как вы начинали чувствовать себя на седьмом небе. Для того, чтобы почувствовать себя женщиной, мне не было необходимости переодеваться или отправляться к хирургу, который отрезал бы мне яйца. Достаточно было одного благосклонного кивка дыры Рины, как я чувствовал блаженство, восторг и экзальтацию, более приличествующие фаворитке какого-нибудь сластолюбивого Людовика из семейки прожорливых Бурбонов.

Тут я увидел на плече Рины лилию.

Ты сделала татуировку? – сказал я.

Ты подсматриваешь? – сказала она.

Интересно посмотреть на свою жену после стольких-то дней отсутствия, – сказал я.

Уверена, ты не скучал, – сказала она.