Гавр – сладость мести

Гавр снисходительно относился к его увлечению, тем более что готовить парень при этом не забывал, ну а разогреть приготовленное Гавр мог и сам. Он сначала даже поразился удивлению Лекса при виде пульта от телевизора, а потом и от того, что с помощью этого пульта можно увидеть. Как папуасы, которые впервые видели европейцев, так и Лекс смотрел на все это, что Гавр даже не знал — смеяться ему над этим или огорчаться такой дикости человека, живущего рядом с ним. Но вот только парень был опять так честен в своем неведении и так простодушно-наивен, что глубоко внутри у него снова что то екнуло и сжалось. Он подавил в себе это и сухо объяснил, как пользоваться пультом. И вот теперь, приходя домой, он заставал Лекса чуть ли не в состоянии транса перед экраном телевизора. И сколько бы раз Гавр ни заглядывал в этот экран, чтобы увидеть, что смотрит Лекс, там всегда было одно и тоже — лошади. Для него они все были едины. Хотя потом, когда он сам начинал спрашивать парня об увиденном, тот с таким восторгом и так эмоционально начинал ему все это рассказывать, что Гавр не перебивая слушал его. Ему просто нравилось его слушать, хотя он так и ничего не понимал в этом конном спорте.

После того памятного случая с конной шерстью в стиральной машинке, больше ничего подобного не случалось. Наверное, Лекс действительно слушался его во всем, или наказание за этот поступок так на него подействовало? Хотя, это наказание понравилось им обоим. Они долго потом лежали, обессиленные и удовлетворенные, и так и заснули, обнявшись…

На улице в этот вечер было снежно. Это первый снег, падающий на Москву в преддверии наступающей зимы, создал на дороге пробки из машин, и поэтому Гавр долго добирался до дома, толкаясь в этом хаосе. Хорошо, что он ездил с водителем — это давало возможность созерцать падающий снег и вечерние улицы Москвы. Он смотрел на красоту снежинок и то, как преображается все вокруг из уныло-серого пейзажа в искристо-белый.

Гавр уже не в первый раз ловил себя на мысли, что ему вдруг стало здесь нравиться, и мысли о возвращении в Лондон уже не так часто посещали его. Ему стала нравиться Москва, ее энергетика, движение, люди, улицы, дома. Он не знал, когда, в какой миг в нем произошли эти перемены, или, возможно, они происходили незаметно, и вот он уже совсем по-другому на все это смотрит… или это произошло из-за того, что теперь есть тот, к кому хочется возвращаться после работы…

Гавр зло нахмурился и отвернулся от снежинок за окном. Он знал, что не должен позволять себе это чувствовать. Знал, да вот только не мог ничего с этим поделать. И опять мысль о том, что сейчас он наиграется своим призом, а потом растопчет его, и это помогало ему оправдать эти эмоции.

Зайдя в квартиру, он опять застал парня напротив телевизора, да вот только лицо того было расстроенным, и Гавру даже показалось, что он видит блеск слезинок в уголках его глаз. И опять внутри него так болезненно все сжалось. Он подошел к Лексу и, присев рядом с ним, обнял его за плечи.

— Привет.

Гавр прикоснулся губами к его губам, чувствуя солоноватый привкус. Значит он не ошибся, парень плакал. — У тебя что-то случилось?

Алешка отвернулся от Гавра, и перед его глазами опять пронеслись события сегодняшнего дня. Он сегодня, как обычно, приехал на ипподром и, зайдя в конюшню, уже хотел идти переодеваться, но в проходе конюшни стоял Петрович. Видя его, Алешка почувствовал себя виноватым, как будто он своровал что-то или совершил очень нехороший поступок. Именно так на него смотрел его тренер — с укором и презрением. Но ведь он же ничего плохого не совершал…

Алешка медленно приблизился к Петровичу, уже готовясь к худшему.

— Тебе лучше поискать другую конюшню, — произнес Петрович, не смотря ему в глаза, — и как можно быстрее. Разницу за постой коней я тебе верну. Когда ты сможешь забрать отсюда коней?

Алешка растерялся. Он не понимал, что происходит.

— Что я сделал не так? Почему вы выгоняете меня?

— Пидоров не терплю, — эти слова прозвучали из уст Петровича, как плевок в лицо Алешке. — Я все не верил этому. Думал, ошибаюсь — ну не можешь ты быть таким… я ведь тебя еще мальцом помню, как ты ко мне пришел… как навоз греб… как я тебя на лошадь посадил и учил всему, и как радовался, видя, что дано тебе прыгать… Но вот ошибся я… Видеть тебя не хочу. Забирай своих коней, шмотки и проваливай на все четыре стороны. Если бы не кони, выставил бы тебя отсюда прямо сейчас.

Петрович развернулся и, зайдя в каптерку, хлопнул дверью. Алешка так и стоял, лишь чувствуя, как глаза застилают слезы, но он старался сдержать их и поэтому больно сжал кулаки, так, что ногти впились в ладони.

Мимо него прошла Маха, даже не повернув головы в его сторону. Лешке показалось, что его уже нет, не существует.

— Маш, подожди… что случилось? Я не понимаю. Это сплетни из ЦСКА сюда дошли… но вы же в это не верили. Почему же сейчас поверили?