Гаврила Державин: Падал я, вставал в мой век...

Во времена Павла эта аттестация воспринималась как дерзость: у императора сложилось нелестное мнение о душе покойной императрицы. Когда «умолк рёв Норда сиповатый», отпали запреты на восхваления Екатерины, но об этих стихах никто не вспоминал. Потом не стало Державина, а ещё спустя десятилетие скончался в Таганроге царь Александр Павлович. Вот уж тогда, после коронации Николая Павловича, многим вспомнилось, что Державин обещал ему высокую будущность, когда мало кто видел в очередном (не старшем!) внуке императрицы будущего государя… Даже Белинский скрепя сердце отдал должное этому «пророчеству Державина»: все 30 лет правления Николая I это стихотворение считалось одним из главных в наследии Державина.

Державин преподнёс эти стихи миру и правящей династии в июле — и даже не назвал по имени счастливого отца, Павла Петровича… А осенью мир перевернулся.

Это случилось 6 ноября 1796 года. Скончалась пожилая женщина, пришёл конец эпохе, которую назовут блистательной, героической. «…Встала поутру в 7-м часу здорова, занималась писанием продолжения „Записок касательно российской истории“, напилась кофею, обмакнула перо в чернильницу и, не дописав начатого речения, встала, пошла по позыву естественной нужды в отдалённую камеру и там от эпилептического удара скончалась», — напишет Державин в воспоминаниях.

Он явился поклониться ей на следующий день после смерти, со слезами облобызал тело.

Впрочем, Державин получил известие о смерти Фелицы, когда его влюблённость в «богоподобную» поугасла. Державин к тому времени, конечно, не превратился в противника императрицы, но прежняя пылкая любовь испарилась, это бесспорно. В «Записках» он с кисловатой интонацией подведёт итоги царствования Екатерины: «…отправляя беспорочно и бескорыстно все возложенные на него должности, удостоился быть при ней лично, принимать и исполнять ея повеления с довольною доверенностию; но никогда не носил отличной милости и не получал за верную свою службу какого-либо особливого награждения».

На закате дней Державин стал обидчивее, всё благое признавал с едкими оговорками: «Но должно по всей справедливости признать за бесценнейшее всех награждений, что она, при всех гонениях сильных и многих неприятелей, не лишала его своего покровительства и не давала, так сказать, задушить его; однако же и не давала торжествовать явно над ним огласкою его справедливости и верной службы или особливою какою-либо доверенностию, которую она к прочим оказывала».

О ужас! — Державин отказывает Фелице в статусе Великой: «Коротко сказать, сия мудрая и сильная государыня, ежели в суждении строгого потомства не удержит на вечность имя великой, то потому только, что не всегда держалась священной справедливости, но угождала своим окружающим, а паче своим любимцам, как бы боясь раздражить их; и потому добродетель не могла, так сказать, сквозь сей чесночняк пробиться и вознестись до надлежащего величия. Но если рассуждать, что она была человек, что первый шаг ея восшествия на престол был не непорочен, то и должно было окружить себя людьми несправедливыми и угодниками ея страстей, против которых явно восставать, может быть, и опасалась, ибо они ея поддерживали. Когда же привыкла к изгибам по своим прихотям с любимцами, а особливо в последние годы князем Потёмкиным упоена была славою своих побед, то уже ни о чём другом и не думала, как только о покорении скиптру своему новых царств. Поелику же дух Державина склонен был всегда к морали, то если он и писал в похвалу торжеств ея стихи, всегда, однако, обращался аллегориею, или каким другим тонким образом к истине, а потому и не мог быть в сердце ея вовсе приятным. Но как бы то ни было, да благословенна будет память такой государыни, при которой Россия благоденствовала и которую долго не забудет». Финал этого рассуждения противоречит началу: если Россия при Екатерине благоденствовала — почему же не назвать её Великой? Одно ясно: к великим опасно приближаться.

Слишком близко Державин узнал ту, которую почитал идеалом. И даже надгробная песнь вышла так себе:

Россия! се Екатерина,
Владычица твоя и мать!
Ея вселенной половина
Души не возмогла вмещать.
Се в гробе образец царей!
Рыдай… рыдай… рыдай о ней.

Через два десятилетия куда более популярными стали шаловливые стихи Пушкина о смерти Екатерины. Правда, ходили они в переделанном виде: неведомые острословы усовершенствовали поэта:

Насильно Зубову мила,
Старушка дряхлая жила
Приятно, понаслышке — блудно,
Писала прозой, флоты жгла,
С Вольтером лучший друг была
И умерла, садясь на судно.
И с той поры в России мгла…
Россия — бедная держава:
С Екатериной умерла
Екатерининская слава!