Гаврила Державин: Падал я, вставал в мой век...

Пожалуй, углядели унижение царской власти и бахвальство поэта. Державин считал, что он таким образом прославляет «снисходительное правление». Но Павел и не стремился показаться снисходительным. «Автор чрез генерал-прокурора князя Куракина просил доложить императору, объясняя, что ежели императрица, тоже самодержавная государыня, с удовольствием приняла сию мысль, то не может быть противно оное и государю, рассыпавшему в то время великое множество своих благодеяний и щедрот», — вспоминал Державин. Но Павел дал Куракину ясную резолюцию: «Государь император приказать соизволил внушить господину Державину, что по искусству его в сочинении стихов подчёркнутые бы переменил, чтоб получить дозволение сочинении его напечатать». Державин не стал изобретать новых строк, оду напечатали с пробелами. Державин от руки вписывал в свои экземпляры книги опальные строки…

Державин приветствовал стихами рождение великого князя Михаила Павловича — и стихи эти стали неожиданно популярны среди аристократов, недовольных императором. Их воспринимали как фронду:

Престола хищнику, тирану
Прилично устрашать рабов,
Но Богом на престол воззвану
Любить их должно как сынов.

В екатерининские годы Державин привык критиковать — чаще всего безрезультатно, но почти всегда — безнаказанно.

Читатели и почитатели Державина ненавидели императора. Поэт (неминуемая слабость!) всегда зависит от читательского мнения, и Державин разбрасывал в одах прозрачные фрондёрские намёки, искринки. Что может быть приятнее, чем участь фрондёра в золочёном камзоле?

Царедворцы стали сторониться Державина, пророчили ему ссылку. Даже старый приятель Козодавлев, завидев его в Сенате, отшатнулся, как от язвы. Но Павел мудро разрешил противоречие, наградив поэта золотой табакеркой с бриллиантами — как раз за эту оду. Державин тут же нашёл способ продемонстрировать награду Козодавлеву. Тот, весело улыбаясь, попытался броситься на шею Державину, поздравляя с царской милостью, но Гаврила Романович отпрянул: «Поди прочь от меня, трус. Зачем ты намедни от меня бегал, а теперь целуешь?» А император щедро наградит поэта ещё и за оду «На мальтийский орден»: при богоподобной Фелице ему дольше приходилось ждать награждений…

Наделало шуму и стихотворение «К самому себе». «Когда люди сильные при императоре Павле пользовались возможностью обогащаться казёнными землями и потом, для вознаграждения обедневших крестьян, притесняли помещиков, то Державин, присутствуя в межевом департаменте, восставал против генерал-прокуроров, князей Куракина и Лопухина, также и против государственного казначея Васильева за злоупотребление государевой милости. Видя, что они на эти упрёки не обращали никакого внимания, он написал песню К самому себе и распустил её по городу, желая, чтоб она дошла до государя и чтоб его спросили, кого он в ней разумел. Боясь этого, они старались скрыть её и втайне раздражали императора Павла против Державина». С этими стихами Державин не выиграл: Павлу они показались не по чину колкими и легкомысленными:

Пусть другие работают, —
Много мудрых есть господ:
И себя не забывают,
И царям сулят доход.
Но я тем коль бесполезен,
Что горяч и в правде чорт, —
Музам, женщинам любезен
Может пылкий быть Эрот.

Впрочем, Державин был уверен, что император благоволит к нему — и только козни недоброжелателей мутят воду. Накануне награждения Державина аннинской лентой генерал-прокурор Лопухин доверительно ему сообщил: «Государь давеча было хотел надеть на вас ленту с прочими, но поусумнился, что вы всё колкие какие-то пишете стихи, но я уже его упросил». Державин только усмехнулся. Когда государь набросил на него ленту — начал лепетать слова оправдания, но Павел отмахнулся и зарыдал. Державин трактовал то рыдание как знак истинного благоволения к себе…

Иногда ему казалось, что титулованные вельможи считают его выскочкой. Но в годы правления Павла Державин стал самым популярным третейским судьёй, он уладил несколько десятков семейных споров и несколько десятков недоразумений, возникших между соседями и дальними родственниками. Наследство, земельные вопросы — тут чёрт голову сломит, а у Державина выходило ловко и справедливо. Представители самых громких аристократических фамилий обращались именно к нему — таков был его авторитет. Он становился не то чтобы лидером старшего поколения, но идеологом разнопёрой партии сторонников Просвещения без кардинальных перемен, но с установлением строгого антикоррупционного порядка.