Это был Владимир Гачинович — один из ведущих деятелей молодежного движения Боснии и Герцеговины, которого также часто называют основателем «Молодой Боснии». Гачинович родился в 1890 году в семье православного священника. Учился в гимназии в Мостаре, там же начал участвовать в работе литературно-философских обществ, изучал богословие, писал для газеты «Народ». Вскоре после аннексии Боснии был арестован местными властями, а после освобождения уехал в Сербию.
В Сербии он учился в 1-й белградской мужской гимназии, затем в Белградском университете. На стипендию сербского правительства продолжил обучение в Вене. В 1912 году он отказался служить в армии Австро-Венгрии и стал эмигрантом. Вскоре переехал в Швейцарию, где жил и учился до своей ранней смерти в 1917 году.
Это, так сказать, внешняя сторона биографии Гачиновича. О ее внутренней стороне поговорим чуть позже. Тогда же, в феврале 1915 года, Троцкий попросил Гачиновича набросать свои воспоминания о том, как в среде боснийской молодежи созревала идея заговора. Они были опубликованы (без указания имени автора) 22 марта 1915 года в газете «Киевская мысль», с которой сотрудничал Троцкий. Это весьма любопытный документ, который, конечно же, нельзя оставить без внимания.
«Вы, русские, о нас знаете мало, — писал Гачинович. — Гораздо меньше, чем мы о вас…. Мы отстали от вас в смысле общественного развития на несколько десятилетий. И если бы вы заглянули на страницы движения нашей сербо-кроатской, вообще юго-славянской интеллигенции, то нашли бы там многие черты вашего собственного движения, каким оно было в 60-х и 70-х годах прошлого столетия. А мы знаем вашу идейную историю и любим ее, мы во многом воспроизводим ее на себе. Чернышевского, Герцена, Лаврова и Бакунина мы считаем в числе наших ближайших учителей. Мы, если хотите, ваша идейная колония. А колония всегда отстает от метрополии».
Деятельность молодежных кружков Гачинович сравнивал с «хождением в народ» русских народников в семидесятых годах XIX века: «Учащаяся молодежь, в большинстве своем деревенская по происхождению, спешит передать крестьянству свои познания, открывает курсы, основывает читальни и популярные журналы. В каникулярное время университетская и гимназическая молодежь организует учебно-пропагандистские экскурсии. В деревнях и городках Боснии, Герцеговины, Далмации, Кроации и Славонии устраиваются лекции по медицине, географии, политической экономии…» Он, впрочем, признавал, что в отличие от народников «мы пользовались в нашей деятельности несравненно более широкой свободой». А по мере роста движения пробуждалась и «политическая мысль».
В Швейцарии (в 1913 году он перевелся на учебу в Лозаннский университет) Гачинович познакомился с русскими революционерами-эмигрантами — старым народником, а потом и эсером Марком Натансоном, с социал-демократами Анатолием Луначарским и Юлием Мартовым, а потом и с Львом Троцким. Были у него контакты и с эмигрантами-анархистами.
Несомненно, эти встречи оказали на него сильное влияние. Начиналось-то «омладинское» движение в Боснии и вообще в славянских землях Австро-Венгерской империи действительно с тактики, похожей на «хождение в народ», — с упором на мелкие, повседневные дела и просвещение в надежде на «культурное возрождение». Но аннексия Боснии привела к его резкой радикализации. К тому же экстремизм, тактика «прямого действия», иначе говоря, политический террор, был в это время у молодежи в моде. Молодые боснийские радикалы знали не только о народовольцах и других европейских знаменитых террористах прошлого, но и об участниках совсем недавних событий — русских революционерах, действовавших в начале XX века, в частности во время революции 1905–1907 годов. В далекой от России Боснии их пример был по-настоящему заразителен.
Они остро чувствовали социальную несправедливость. На суде Принцип заявил, что пошел на покушение потому, что «народ страдает». Когда же его попросили объяснить, что он имеет в виду, он ответил: «То, что он полностью обнищал, и то, что на него смотрят, как на скотину… Я сам крестьянский сын и знаю, что там, на селе. Поэтому я хотел отомстить и не жалею об этом».
Повторим — Австро-Венгрия, особенно на поздней стадии существования, вовсе не была такой уж жестокой «тюрьмой народов». Империя медленно, постепенно, но всё-таки двигалась в сторону конституционного и демократического по тем временам государства как в социальном, так и в национальном вопросе. Но в начале XX века она еще оставалась «страной контрастов».
В 1901 году рабочий день был законодательно сокращен до десяти часов, запрещен детский труд и введен обязательный выходной — воскресенье. Еще в 1887 году был принят закон о компенсациях, связанных с травмами на производстве, и медицинском страховании.
В 1868 году было разрешено заключать браки вне зависимости от религиозной и национальной принадлежности. Разрешили и разводы.