Гаврило Принцип. Человек-детонатор

Развивалась система образования, открывались начальные школы с обучением на национальных языках, но с обязательным изучением немецкого или венгерского. Интересное положение сложилось и в имперской армии: из национальных полков славянских было больше всего (35 из 102), австрийских и венгерских имелось по 12, румынских — 2, в остальных полках состав был смешанный.

Если в полку представители одной национальности составляли более 20 процентов личного состава, то их язык признавался языком полка и его знание становилось обязательным для всех остальных. При этом командным языком оставался немецкий. А вот среди офицеров преобладали австрийцы и венгры, затем шли хорваты, чехи и поляки. Сербов, словаков, русинов почти не было.

Особенность империи заключалась еще и в том, что различные ее части управлялись по-разному. В 1907 году в австрийских землях (Цислейтании) начало действовать всеобщее избирательное право, а в венгерской части двуединой монархии (Транслейтании) сохранялся имущественный ценз, из-за которого право голоса имело всего лишь семь процентов населения.

В венгерских землях намного сильнее было стремление «унифицировать» граждан — их всех объявили принадлежащими к «неделимой венгерской нации». Венгерский считался единственным административным языком даже в абсолютно невенгерских областях. На государственную службу принимали только тех, кто знал его на очень хорошем уровне. Другими словами, дня большинства невенгров она была недоступна.

Наконец, примерно пяти тысячам землевладельцам, включая императора, принадлежало около 90 процентов пахотных земель «Дунайской монархии», остальными десятью процентами владели около двух миллионов крестьянских хозяйств, а у многих крестьян земли не было вообще — они нанимались батраками или отправлялись попытать счастья в Америку, Аргентину или даже Австралию. За последние 40 лет существования империи из нее уехало более трех миллионов человек.

Так что, действительно, «страна контрастов». На процессе над участниками покушения на эрцгерцога Франца Фердинанда судьи пытались опровергнуть слова подсудимых о «гнете», в том числе национальном, конкретными примерами изменений, происходивших в империи. Но общего языка они не нашли. Для судей был очевиден несомненный прогресс, для тех же, кого они судили, прогресс-то, может, и был, но «гнет» никуда пока что не исчез, и его нужно было ликвидировать, по их мнению, быстро, раз и навсегда.

Что касается Боснии и Герцеговины, то европейские преобразования и либеральные реформы мало затрагивали большинство ее жителей. Почти 90 процентов из них оставались неграмотными. Крестьяне в основном не имели своей земли и работали на землевладельцев. Эти крестьяне — кметы — по-прежнему должны были платить «хак» хозяину и десятину государству. С приходом австрийцев ничего не изменилось. Принцип хорошо знал обо всём этом, ведь он и сам был из кметов бега Сиерчича.

У крупных землевладельцев (в основном мусульман) было мало причин для недовольства австрийской властью. Зато для крестьян (в большинстве православных сербов) жизнь оставалась тяжелой. В 1910 году в Боснии вспыхнуло крестьянское восстание, которое подавили войска. В следующем году всё же началась реформа отношений между кметами и землевладельцами, но шла так медленно, что, по расчетам историков, должна была закончиться к… 2025 году.

Только около 20 процентов детей школьного возраста имели возможность посещать занятия. Причем число начальных школ в Боснии было в три раза, а гимназий — в пять раз меньше, чем в соседней Сербии. Лишь около трети государственных чиновников в Боснии были местными жителями, в подавляющем большинстве католиками.

Народ, говорили позже участники покушения, страдал вдвойне — и от местных, и от чужих угнетателей. Босния, по их словам, была «австрийской колонией», они даже сравнивали ее с Индией, которую подчинили себе англичане. По их мнению, и австрийцы, и венгры вели себя с местными жителями, как «белые люди» с аборигенами в Африке или в Азии.

Объективно уровень жизни сербских крестьян в Боснии часто был не ниже, а то и выше, чем у тех, кто работал на земле «матери-Сербии». Но жгучее чувство национальной униженности, возмущение аннексией Боснии, ненависть к напыщенным и холодным имперским «правителям» их страны, идеи «сербского патриотизма» и «югословенства», перемешанные с распространявшимися тогда по всей Европе социалистическими и анархическими идеями, сдобренные нетерпением и радикализмом, характерными для молодых людей, — всё это и создало тот гремучий «боснийский коктейль», который урчал, кипел и бурлил несколько лет, чтобы потом с грохотом взорваться.

«Боснийская весна»