Гаврош, или Поэты не пьют американо

Когда вы приходите на Гавроша, там уже все в самом разгаре. Даже если до концерта еще целый час. Я бывал в залах часа за 4 до концерта и могу вам сказать, что воздух уже «заряжен». Зритель начинает смаковать, создавать концерт с самого утра, зал «электризуется», потом появляется первый зритель (а самые закаленные бойцы армии занимают места за несколько часов до концерта, чтобы стоять у сцены, если охрана пропустит конечно). Этот зритель вносит свою маленькую лепту в общее поле, потом вереницей идут остальные, процесс усиливается, а лавина нарастает. Ожидание растет с каждым зрителем, как воздушный шарик после каждого вдоха. Только шарик может лопнуть, а зал нет. Зал покорно ждет. Зал замирает. Зал на мгновенье умирает. Зал на пределе. Зал хочет взорваться. Залу нужен драйв.

Мне нужно было развесить какие-то плакаты у сцены. Скорее всего на день рождения Гавроша. Я приехал рано, сильно рано. Потому что надо было успеть на работу. Там не было никого. Никого – кроме Леры. Она прибыла из Москвы, одиноко ожидая приближения действа. На часах было восемь утра.

Первыми приходят самые преданные. Эти не с утра ждут концерта, эти не спят уже две ночи. Они вообще не от мира сего, и порой их жизнь это «от концерта до концерта».

Простоять четыре часа в пустом зале это вам не шуточки. Нельзя отойти, нельзя отлучиться с поста, ведь свято место пусто не бывает. Отошел и пиши-пропало – место «под солнцем» занято, и ты зря прожил этот день, ты всего лишь второй. Зато они видят всё на расстоянии вытянутой руки, а повезет – доведется пожать заветную ладонь.

Мало бойцов как Лера. Каждый из нас рано или поздно предаст Гавроша. Жизнь повернет свое русло круто вбок, и вот уже твоя лодка свернула и понеслась по своему пути, все дальше и дальше от счастья, которое было совсем рядом, но неминуемо должно было ускользнуть.

Я знаю, что Лера никогда не покинет Гавроша. Лера предана беззаветно, тотально и всецело.

За 15 лет в двух столицах не было концерта без Леры.

Она пойдет до конца. Эта маленькая глава просто посвящена Лере – рыцарю без страха и упрека.

Ольга

Поэты страдают сильнее, глубже и дольше остальных…

Я общался с Олей лишь дважды.

Мы провожали группу в аэропорт, куда я привез Дрозда на желтом отцовском Москвиче.

Прощания всегда были трогательными, обнимательными и крепкими.

Когда самолет с серебристым крылом растаял за облаками, остались только я да Оля.

Она была абсолютно беззащитной, доброй и бесхитростной. Ее тело было слегка неуклюжим, а близорукие чистые глаза всегда широко раскрыты и смотрели будто бы сквозь тебя. Время стирает все, осталось только легкое ощущение радости и юношеского братства. Оле можно было задавать любые вопросы о «юношеских годах Гавроша» в универе и вообще болтать о чем угодно. Мы немного скрасили путь из Пулково, поболтав о Казани, «о старых временах», и я ее высадил где-то в Центре.

Оля часто приходила на концерты, с ней было комфортно. Она была настолько тотально беззащитна и трогательно слаба, что рядом с ней ты ощущал себя абсолютно уверенным в себе, самодостаточным и практичным человеком.

Когда она попала под трамвай, я не поверил. Говорят, что Гаврош заперлась на 3 дня в комнате, не пила и не ела. Потом она вышла с песней «Поговори со мною, Ольга», которая взлетела в чартах. Кто знает, как она пережила бы эту боль, не выплесни ее в песне.

Сложно найти слова, но я запомнил точно – был звонок, какой-то звонок, Гаврош позвонила Оле домой, и кто-то брякнул в трубку, что Оля умерла. Но то была неправда. Это случилось после. Лишь через две недели после звонка. А то была глупая шутка… Глупая провидческая шутка.

Будь Оля была сейчас жива, Гаврош стала бы другой. Оля привносила в мир Гавроша мягкость, легкость и ощущение очень-очень простого и спокойного тепла. Она писала хорошие стихи и прозу, но абсолютно не была рождена для пробивания дороги в этом жестоком мире.

Тяжело было попасть к Гаврошу в сердце. Таких были единицы. Уходя, они оставляли рубцы.

Каждая смерть делала Гавроша не закаленней и не сильней, нет – лишь безжалостнее к себе, стремительней и непреклоннее.

Тропикана-женщина

Никогда, никогда, никогда, никогда не сдавайтесь

Уинстон Черчилль

Негодяйка. Ненавижу ее.

Я мог бы раздавить этого муравья, ведь я сильнее.

Протащила меня, как щенка за шкирку.

Я знал, что будет проверять. Знал, что видит. Но не был готов.

После концерта поехали на залив, что рядом с квартирой Гавроша на Приморской. Кто пил пиво, кто болтал. Басисты, звуковики и гитаристы как обычно обсуждали какие-то комбики и комбинации то ли звуков, то ли нот, которые они вечно строят, но никак не могут выстроить.

Заскочили домой к Гаврошу забросить гитары.

В квартире были велосипед и телескоп. А что еще нужно поэту для полного счастья?

После пошли в кафе на пляже неподалеку.

Погоды стояли солнечные, плескание волн убаюкивало, и жизнь казалась спокойной и безмятежной.

Принесли шашлыки.