Гаврош, или Поэты не пьют американо

Но все прервал назойливый, не к месту появившийся официант. Он неожиданно возник впереди, обломав кураж, сделал страшное лицо, махал руками и показывал куда-то вглубь зала. Чайка отошла разбираться, а я присел отдохнуть. Вернувшись, Чайка сказала, что директору кафе, коим оказался дородный дядька, не понравилось наше творчество, а несколько посетителей так даже соизволили покинуть заведение, а посему нам напрочь запрещено продолжать пение.

Сев за стол, мы проклинали на чем стоит заведение и его руководство.

Вечер подходил к концу, кто-то позвал негодяя-официанта, мы расплатились, поднялись и пошли к выходу. Только Гаврош сидела, задумчиво глядя на залив.

Неожиданно она встала, спокойно подошла к микрофону, вдохнула… и спела

Всего 2 строки. Но громко, очень громко и сочно.

«Тропикана-женщина горяча и бешена,
А внутри соленая словно кровь текила-любовь.»

Воцарилась мертвая тишина. Почему именно «тропикана» я не знаю. Нет нужды вдаваться в подробности. Я поглядел на дородного дядьку. Он как-то поник, втянул голову в плечи. Он хотел встать, нелепо дернулся, но почему-то не смог. Сидящие рядом блондинки хлопали глазами и губы их как-то сами собой приняли искривленное и обиженное выражение.

В воздухе ощущался почти материальный сгусток мощи, сносящий на своем пути любые преграды…

Никогда в жизни не видел более гуманной и изощренной расправы, беспощадной, неудержимой и красивой.

Официанты застыли со своими блокнотами, посетители переглядывались и перешептывались.

Мы стояли с открытыми ртами, все заняло секунд семь.

– Не бросать же вас, молодежь…, – процедила Гаврош и пошла вразвалочку к выходу, засунув руки в карманы штанов.

Мы переглянулись и тоже пошли на выход с видом бойцовских петухов и с гордо поднятыми головами.

Правда теперь я могу выйти перед сотней-другой, и нет той дрожи в коленях.

Ведь тропикана-женщина всегда со мной.

Воплощайте мечты. А-то встретите случайно Поэта, и он заставит вас сделать это.

Но будет больнее.

Пастернак

Три родинки как Бермудский архипелаг.

Четыре кольца взамен одного кастета.

А выглянешь из окна университета —

Всё башенки, купола и трехцветный флаг.

Михайло похож на шейха в тени чинар.

Подруга пьет чай под лестницей, поджидая

Родного короткостриженого джедая,

С которым пойдет прогуливать семинар.

Вера Полозкова

Марина училась в «Герцена». Когда мы поженились, Марина уже была на пятом курсе. Пора было выбрать тему диплома.

После недолгого семейного совета решили, что интересно будет писать диплом по Пастернаку. По крайней мере, это не скучно и познавательно.

Несколько месяцев наш дом был завален книгами – «Доктор Живаго», воспоминания, переписка и ранние стихи – в которых было ничего не понять, но после расшифровки критиками они превращались в философские поэмы вселенского масштаба.

В тот день совпало много всего – во-первых, Гаврош давала свой осенний концерт в Питере. Во-вторых, Сан Саныч прилетел из Германии на пару дней в Питер. И мы решили сводить его на концерт Гавроша. Ну, а в-третьих, у Марины была предзащита диплома на кафедре, назначенная в[6] день концерта.

Марина с утра уехала на предзащиту, а я днем встретился с Сан Санычем.

Мы побродили по городу: прошли по улице Рубинштейна, заглянули в подворотню, где когда-то обитал рок-клуб, и далее пошли по Невскому. Перейдя через Неву по Дворцовому мосту, отправились встретить Марину, ибо концерт был уже близок, а известий от нее все не было.

По пути Сан Саныч рассказывал о своем новом житие-бытие, и с ностальгией вспоминал наши школьные и студенческие веселые приключения.

Найдя наконец факультет филологии, мы поднялись по ступенькам старинного здания с обветшалыми стенами и отправились на поиски двести первой аудитории, которая оказалась на втором этаже, в одном из закоулков.

Приоткрыв слегка дверь, мы стали прислушиваться к происходящему.

– А скажите, милочка, – вопрошал писклявый женский голос. – Тему вы, надеюсь, проработали хорошо. Так вот, сам главный герой – Живаго, во что был одет во время поездки в поезде?

– Не помню, – отвечал тихий девичий голосок.

– Что вы говорите? Не слышу вас. Говорите громче, – в голосе преподавательницы послышалось раздражение.

– Н-н-н-н-е помню, – еле слышно раздался ответ.

– Ну что же вы, милочка. Взяли такую серьезную тему, и совершенно не готовы выходить на диплом. Это же классика, Пастернак. Надеюсь, вы понимаете всю серьезность темы? Вы ведь будущий учитель, врачеватель, так сказать, юных душ. Такие вещи надо знать. Я вижу, вы не понимаете всю меру взятой ответственности. Ответственности, которую возлагает на вас диплом, который вы хотите получить.

– Я понимаю, – раздался еле уловимый звук, будто мышь пропищала откуда-то из-под пола.