Газ (СИ)

Мое собственное самоубийство. Сотни нейролептиков принимают вид мелких свинцовых пилюль, что врезаются в мое сердце с силой невероятного давления, стараясь сломать мои ребра. Я иллюзия, а значит, принадлежу к уничтожению. Я сам взвел курок, а теперь стараюсь объяснить смерть, как избавление от живого существа. Я вспоминаю биение сердца, едкую боль, что пронзала мой организм. Ощущая, как умирает Макс, мое сознание даже на секунду не остановило терапию, которая стала последним спусковым крючком. Вот моя душа – мишень – стреляй в нее в упор, чтобы я видел, как в небе растворяются красные птицы глубокой весны. Они крыльями гладят лишь солнце, лучи плавят их перья, а я обездвижен, наблюдаю за великолепием собственной смерти. Ни одна ванная, набитая вязкой теплой водой, не заменит тепла, что озаряет мое сердце, создавая замысловатую симфонию полета души.

Мое самоубийство – загадка, нелепая ошибка, ложное восприятие липкой действительности. Мое незнание сыграло злую шутку с мировоззрением и судьбою в целом. Горький вкус нейролептиков теперь напоминает порох.

Если я чувствовал его, то значит, все еще жив? Жил ли?

Риторика моих парадоксальных вопросов, где я даже не вижу края, чтобы опереться, отдохнуть от бесконечных мыслей «за» и «против».

Самоубийство моей личности – символизм реальности. Ее хитрые сплетения обмана произвели выплеск мыслей, будто доза адреналина в пустое сердце. Я умираю. Разве? Для этого необходимо было жить. И снова противоречивость моих сомнений. Жив ли я? Знакомая череда вопросов, в которых я теряюсь, будто маленький мальчик в магазине сладостей. Увы, но мои конфеты – экзистенциальная тоска. Любая меланхолия на мой выбор – красная обертка, желтые фантики, синяя фольга. Мои глаза разбегаются по полкам, стараясь подобрать собственную грусть на сегодняшний день. За плечами слишком много подобных чисел.

Самоубийство моего «я». Можно ли назвать его случайным, если глаза слепы к действительности?

Я стараюсь дышать, но воздух каменеет прямо в горле. Кажется, я выплевываю архитектурные изыски воздуха. Великолепные произведения Бернини, в которых рисуются черты «блаженной Людовики», «экстаза святой Терезы». Скульптуры из камня и глины падают на ступени, разбиваясь и тая, превращаясь в прозрачный воздух вновь, а я не могу больше дышать. Перед глазами темнеет.

Стараюсь остановить мысли. Принять то, что принять невозможно! Определить себя, как расстройство, как галлюцинацию Макса и, куда страшнее, как болезнь. Я – метастаза его психики, определенный участок невозможности, что становится реальностью в один миг перевоплощения. Меня разрывают на части мелкие сомнения.

Быть может, это обман? Память изменена хитрыми кодами моего расщепления? Или я сам – ложь? Проблема? Во мне пылают огни, и крошится лед.

Сто семьдесят.

Самоубийство моей личности – максимализм холодной реальности.

Я глубоко втягиваю воздух, и время возвращает свой отсчет, отпуская меня из невесомости.

Секунда.

Дверь подъезда открывается, и я чувствую дождь, врезаясь в человеческий силуэт.

19.

Я врезаюсь в силуэт. Красный зонт вылетает из ее рук. Его подхватывает ветер и меняет траекторию. Красный материал врезается в серость, а мои глаза высыхают, и я могу разглядеть этот мир.

Машины движутся со скоростью комет, рассекая пластиковый воздух, словно инородное тело врезается в поток венозной крови. Он имеет сладкий вкус карамели. Я чувствую его на своем языке, в собственном горле, простуженном, либо просто больном. Воздух наполняет мои легкие сладостью, от чего прозрачные стенки прилипают друг к другу, и мне становится еще тяжелее дышать. В атмосфере я чувствую мягкость, пока Алиса старается поймать свой зонт.

На ней серый плащ выше колен с глубокими карманами и большим треугольником под шеей. Я вижу черные пуговицы, что строятся в ряд, скрывая фиолетовую водолазку. Черные колготки сжимают ее бледные ножки. Кажется, она стала выше с нашей последней встречи. Когда была та самая встреча? Я опускаю взгляд вниз и вижу темно-синие туфли на высоком каблуке. Он блестит стразами, словно небесные звезды привезли в коробке на фабрику обуви, и теперь рабочие раскидывают их повсюду, дабы придать волшебства в легкие конструкции.

Алиса ловит зонт, чтобы всунуть его в черный чехол – длинный и изящный. Он весит у нее за спиной, словно ножны у токийских ниндзя. Черная шлейка делит серый плащ на ровные доли, будто на посмертных фотографиях рисуется лента.

Я смотрю на мир.

Около ларька с кофе и пирожками человек в строгом костюме и блестящих лакированных туфлях что-то кричит на молодую девушку в голубом фирменном фартуке.

- Я тебя зарплаты лишу!