Газели

На всех влюбленных в ту луну быть рабскому клейму,
Заменит прах с ее следов для их очей сурьму.

Зачем не кряжи дальних гор? Мне хватит и того,
Что я и гору бед моих до неба подниму!

Я стал добычей воронья — о небо, пощади,
Не прибавляй своих когтей к терзанью моему.

Пусть шах в атласе и в венце — мне дорог вид иной:
Узбек мой ходит в колпаке, и люб халат ему.

И, рад уюту погребка, я не пойду в цветник:
Я розоцветный хмель налью — страдания уйму.

Когда тебе уж пятьдесят, смиреньем запасись:
Довольно буйства юных лет и сердцу, и уму.

Суров кумир твой, Навои, и милости не жди:
Подачек ждать не позволяй рассудку своему!

* * *

Он любить мне запрещает, простодушный, кроткий шейх!
Э, какой там кроткий! Злыдень, мерзкий пес в чесотке, шейх!

Что в вине твоем соринки, если даже коврик свой
После омовенья стелет в луже посередке шейх!

В море лжи и лицемерья, духом алчности гоним,
Посохом-веслом махая, плавает, как в лодке, шейх.

Яркий свет ума и веры разве может излучать
В заблуждениях погрязший разум твой короткий, шейх?

Сеть обмана расстилает для доверчивых людей,
Сделав зернами приманки погремушки-четки, шейх.

В ярости он — хищник дикий, похотлив — как грубый скот,
Хоть и кажется двуногим по прямой походке шейх.

На людей похожим станет разве только в кабачке,
Если хмелем бренной влаги пополощет в глотке шейх!

Если меж твоих собратьев я бы честного нашел,
Я рабом ему служил бы, радуясь находке, шейх!

Ты себя считаешь мужем, а наряд твой так цветист,
Что под стать лишь пестрой птице или глупой тетке, шейх!

Простодушна юность в дружбе, к ней стремится Навои,
Не беда, что дружбу тоже запрещает кроткий шейх!

* * *

Моя безумная душа в обломках сломленного тела —
Как тот безумец, что притих среди развалин онемело.

Краса твоих рубинов-уст чудесно оживляет мертвых —
То, верно, на живой родник дыханье божие слетело!

Жемчужины твоих зубов как будто в раковине скрыты,
Улыбка створки разомкнет — гляжу на блеск оцепенело.

Стекая, медленно дрожит в моих ресницах капля крови —
То, в капле влаги отразясь, наверно, роза заалела.

Я стан твой вспомню — и в строке все недописанные буквы
Прямы, как в слове «джан» «алиф», что выводил писец умело.

Всю жизнь отдам я за тебя, любовь моя, ты — совершенство:
Как среди тварей человек, ты меж людьми царишь всецело!

И если хочешь, Навои, чтоб людям смерть не слала горе,
Про горе не слагай стихи, в которых бы страданье пело!

* * *